Изменить стиль страницы

Персики

— Почем персики?

— Три пятьдесят.

— А три?

— За три сам бы ел.

— Ну, давай мне за три, а ты будешь есть за два пятьдесят.

Дядька, который продавал персики, уставился куда-то в сторону и сделал вид, будто продолжать ему этот разговор скучно.

— Хорошие персики, — сказала девушка. — У той тетки по три, но вы их не довезете.

— Думаешь? — сказал Николай. — Ладно. Грабьте. Давай три кило на десятку. Полтинник — не деньги.

— Тогда за одиннадцать, — буркнул дядька, который продавал персики, но уже ясно было, что сделка состоялась, и он стал накладывать на алюминиевую тарелку крупные, вызывающе загорелые персики.

— Ну, если до Москвы не довезу, смотри! — весело сказал Николай и протянул десятку.

— Хоть до Сибири, — сказал дядька и спрятал десятку глубоко-глубоко во внутренний карман пиджака.

— Ничего себе, — рассуждал вслух Николай, поглядывая на персики в авоське, — три пятьдесят… Это почти полный день вкалывать.

Девушка, которая шла рядом и которую звали Раей, молчала. Она только остановилась на немного, сняла босоножку и вытряхнула из нее камешек. С этого момента Николай думал уже только о том, как поаккуратнее довезти персики до Москвы, и еще о разном…

Дядька, который продавал персики, накрыл весы тряпкой, попросил тетку слева приглядеть и направился в рядом работавшую шашлычную, потому что проголодался.

В шашлычной, прождав минут тридцать и разозлившись, он заказал салат зеленый с яйцом и со сметаной, суп харчо полную порцию, два шашлыка по-кавказски, лимонад, хлеба того и другого и бутылку вина "Псоу", потому что пива не было.

Съев все это и выпив с большими перерывами, прождав еще минут тридцать расплаты, дядька сунул официанту десятку, высказал ему свою жалобу по поводу медленности и направился к рядам продавать персики, подумав на ходу, что вот если бы этого здорового официанта да в сады персики выращивать…

Последние персики он уже продавал по три, потому что день кончался. И думал уже только о том, как лучше добраться до дому — катером или на попутке.

Официант сунул десятку во внутренний карман смокинга и подумал, что вот если бы этого куркуля да в шашлычную и заставить весь день побегать с высунутым языком. Но уже через мгновение его мысли обратились к столику у окна, за который села смешанная черно-белая разнополая компания и откуда слышались басовые шутки с акцентом и высокое российское женское хихиканье…

— Ты чего, Раюха? — спросил Николай, укладывая персики в только что купленный за два с полтиной фанерный ящик с дырочками. — Ты чего загрустила?

— Жарко, — ответила девушка, которой действительно было жарко, потому что она приехала в этот профсоюзный санаторий на южном берегу Крыма по горящей путевке в июле месяце, вместо сентября, как было указано в заявлении об отпуске.

— Выше нос, Раюха! — бросил Николай, потому что через четыре часа кончался его отпуск вылетом из симферопольского аэропорта реактивным лайнером "Ту-134" по маршруту Симферополь — Москва. Заканчивался его срок пребывания в профсоюзном санатории на Южном берегу Крыма, где на четвертый день, на пляже, познакомился он с Раюхой и предложил ей сплавать до буйка, а потом и на экскурсию катером с баянистом и чешским пивом в буфете. Это показалось ей необычным, и возникла между ними та самая необъяснимая южная взаимосимпатия, по мере развития которой начали они обмениваться друг с другом разнообразнейшей информацией и свежими впечатлениями. Так и узнала она, что он из Москвы, а вы откуда, а я из Тюмени. Так и узнал он, что она читала книжку про дельфинов, а я недавно смотрел "Воспоминания о будущем". Вы не видели? Нет, к нам приезжала Людмила Зыкина. И еще тут где-то есть шашлычная, а в Тюменской области столько нефти нашли, что куда там. А тридцать два градуса в тени и двадцать четыре градуса в воде делали свое дело. И выяснилось еще, что начальник его отдела — человек дубоватый, а у нее в общежитии запретили танцы и сухое вино после купания — самый смак. А по телевизору сегодня "Семнадцать мгновений весны". И смотрели они, занимая места друг для друга, семнадцать мгновений весны, вечер за вечером, мгновение за мгновением. И после того как Штирлиц, устав, заснул в своей машине, случилось между ними то, что заставило его весь следующий день нырять как сумасшедшего, обыграть в "дурака" профессора и распевать до вечера песни своего любимого певца Эдуарда Хиля, а ее — пугливо озираться, наивно считая, что все на нее смотрят и перешептываются.

Дальше они отдыхали уже на "ты", хотя в столовой питались на "вы". И вообще ему нравилось это место, а ей было жарко, и она с тревогой начала считать дни.

А потом кончилась последняя серия и начались дожди. И он целыми днями играл с профессором в "дурака" или в шахматы, напевая "вода, вода, кругом вода" и поглядывая в окно в ожидании перемены климата, потому что он в комнате жил четвертым и Раюха в комнате жила четвертой. Ей же по-прежнему было жарко, и она продолжала считать дни.

Когда истек срок путевки, Николай отдохнул и окреп. В тот же день снова запалило солнце, и они отправились на базар покупать персики. Николай был мужчиной, и поэтому ему было жаль ее, что она с ним расстается.

— Выше нос, Раюха! — повторял он до самого прихода автобуса. — Ничего не попишешь. Пришло время разъезда. Оглянуться не успели, как зима катит в глаза. Можем переписку вести… Я тебе до востребования, ты мне до востребования. Так и будем вести переписку. Ну, ты чего Раюха?

— Опоздаете, — сказала Раюха. Она хотела, чтобы поскорей ушел автобус, ушел сегодняшний день, потому что завтра ее срок тоже истекал и надо дать телеграмму Клобуковой, чтобы она достала к ее приезду все, что нужно. В этом уже Раюха не сомневалась и ни о чем другом думать не могла.

Автобус обступили отдыхающие профсоюзного санатория на Южном берегу Крыма. Николай внес вещи в автобус и поставил ящик с персиками так, чтобы они не подавились.

— Ну, пока, как говорится, — сказал он в окошко и помахал рукой так, как машут футболисты, отправляясь на матч.

Автобус фыркнул и выехал за ворота.

Отдыхающие профсоюзного санатория на Южном берегу Крыма махали руками и кричали: "До свидания, до свидания". Автобус повернул влево, и отдыхающие разошлись, а море, которое только секунду назад было рядом, исчезло, и больше его Николай не видел. Просто он думал о том, как через несколько часов уже будет в Москве. И ни о чем больше.

Срок пребывания Раюхи истек на следующий день, и она улетела в Тюмень, где ее ждала Клобукова, которая достала то, что нужно. Раюха два дня пожила у Клобуковой, попринимала что-то и на третий день вышла на работу.

Сотрудники сказали ей, что она мало загорела.

В аэропорту услышал Николай про какой-то карантин на фрукты и овощи. У него екнуло сердце. "Как же быть с персиками?" — сразу подумал он и вскоре выпросил в аптечном киоске несколько листков упаковочной бумаги. Замотал ящик с персиками и перевязал его шпагатом.

У регистрационной стойки два кавказца (Николай никогда не мог отличить, кто армяне, кто грузины, а кто азербайджанцы), ожесточенно жестикулируя, на полусвоем, полурусском языке возмущались карантином. Перед ними стояли две высокие плетеные корзины с фруктами, а возле регистратора находились начальник смены и диспетчер по транзиту. Начальник смены все время повторял: "Все! Разговор окончен! Я из-за вас в тюрьму садиться не собираюсь! Все!" У кавказцев шляпы были сдвинуты на лоб, и по лицам их буквально тек пот, но начальник смены был непреклонен. Потому что садиться в тюрьму из-за них не собирался.

— А грязное белье можно с собой? — жалобно спросил Николай, указывая на ящик с персиками.

— Все сдавать! — твердо произнесла регистратор, и Николай тоскливо посмотрел, как его ящик с персиками грохнули на багажную тележку. "Хоть так, — подумал он, — а этим придется свои корзиночки — того…" И он очень обрадовался, что так ловко перехитрил аэропорт.