— Ну, все! — облегчённо вырвалось у Сильвии.

— Пожалуйста, пан нотариус, — произнёс комиссар полиции.

Нотариус поднялся и, расчистив место на столе, разложил документ, до сих пор пребывавший в портфеле под столом. Роберт Гурский максимально сконцентрировал внимание на Яцеке. Мартинека взял на себя Бежан.

«Я, нижеподписавшаяся Ванда Паркер, урождённая Роёк, гражданка Соединённых Штатов Америки, паспорт и так далее, — привычно торжественным голосом начал нотариус, — находясь в здравом и так далее, все принадлежащее мне состояние оставляю следующим лицам…

Нотариус понятия не имел, что воцарившаяся за столом тишина является совершенно уникальным явлением. Он ещё не узнал как следует трех сестёр и не отдавал себе отчёта в том, что они просто не в состоянии слушать кого-либо, не прерывая и не высказывая своего мнения об услышанном, причём мнения непременно противоречивого, никогда не совпадающего с мнением сестёр. Меланья изо всех сил сжала зубы, чтобы сдержать так и рвущиеся наружу ядовитые замечания, Фелиция молчала лишь потому, что ещё не решила для себя, действительно ли Вандзя при составлении завещания находилась в здравом уме, Сильвия с трудом удерживалась от того, чтобы не поторопить слишком уж медленно зачитывающего текст нотариуса. Мартинек весь превратился в слух, его интересовал размер оставленной Фелиции части, Доротка раздумывала, хватит ли оставленной ей суммы для приобретения квартиры. Яцек и Павел слушали просто с нормальным интересом.

— …по особому распоряжению завещательницы оставляется по сто тысяч долларов, не подлежащих обложению налогами и без всяких дополнительных условий Мартину Яньчаку, проживающему… и Яцеку Волинскому, проживающему…» Роберт так и ел глазами Яцека, стараясь не пропустить малейшего оттенка его реакции на услышанную новость — или не новость? Пока зачитывался долгий и порядком скучный текст завещания, на лице молодого человека отражались лишь общее любопытство и некоторое удовлетворение. Но вот эти невинные чувства вдруг сменила полнейшая оторопь, перешедшая в лёгкий ужас и закончившаяся… Вообщем, на лице Яцека яснее ясного читалось: не верю ушам своим. Смена всех этих настроений была естественной, вряд ли Яцек притворялся, уж очень натурально на его лице недоумение и недоверие, ведь он не знал, что полиция не спускает с него пристального, бдительного ока.

Меж тем Бежан наблюдал за реакцией Мартинека. Тот не скрывал искреннего интереса во все время зачтения текста завещания. С интересом воспринял известие о доставшемся Доротке богатстве, с таким же интересом выслушал очень важное для него известие о выпавшей на долю Фелиции сумме и затем о счастье, свалившимся лично на него, Мартинека. Это известие явно не сразу дошло до сознания парня, поначалу выражение его лица не изменилось. Но вот дошло. Об этом яснее ясного засвидетельствовало такое идиотское выражение на лице человека, которого комиссару ещё не приходилось видеть. Мартинек пялился на нотариуса, тоже не веря своим ушам. В подтверждение благой вести нотариус взглянул на парня, и идиотское выражение на лице Мартинека сменилось выражением неземного блаженства. Идиотское выражение принять не столь уж трудно, а вот изобразить неземное блаженство, да чтобы при этом от тебя ещё исходило сияние, — такое под силу лишь гениальному актёру. Гениальным Мартинек не был. Изобразить на потребу зрителей сначала мощное смятение всех чувств, тщательно скрывая до нужного момента переполняющее его ликование, — нет, на такое Мартинек не был способен. И Бежан пришёл к такому же выводу, что Роберт о Яцеке, — дарственная американки для него явилась полной неожиданностью.

Общая сумма унаследованного состояния, по всей видимости, намного превосходила ожидания наследниц, поскольку те молчали и после того, как смолк нотариус. Долго, очень долго над столом висела тишина. Нарушила её Меланья.

— И что теперь будем делать? Сразу начнём ссориться или сначала падём в родственные объятия?

— Откупорим шампанское, — внёс предложение Павел Дронжкевич.

— Неплохая мысль, — одобрила Фелиция. — Лежит в холодильнике. Доротка…

Ошеломлённая доставшейся ей суммой, до конца не поверившая в неё — или она ослышалась, или у нотариуса перепутались нули, — Доротка, как автомат, поднялась и отправилась в кухню за шампанским. Яцек, тоже автоматически, принял бутылку из рук девушки и принялся откупоривать. На этот раз кто-то из них все-таки неосторожно встряхнул её, ибо пробка выстрелила с оглушительным шумом и разбила бра на стене. Этот малозначительный факт сразу восстановил нужную атмосферу в гостиной, разрядив обстановку.

— Наконец-то! — удовлетворённо произнесла Фелиция. — Давно пора было это сделать, мне никогда не нравился абажур на брушке.

— К тому же он давно треснул, помните, мы ещё его развернули к стене расколотым боком, — добавила Доротка.

— Ох, извините, пожалуйста, — сокрушённо оправдывался Яцек, наконец окончательно пришедший в себя. Надо же, что натворил, такого с ним никогда не случалось.

Его никто не слушал, тишина, взорванная шампанским выстрелом, сменилась разноголосой трескотнёй.

— И что теперь? Завещание уже вступило в силу?

— Когда я смогу получить свои денежки?

— Где они вообще хранятся? Все эти Вандзины миллионы. Неужели у вас, пан нотариус? Или в банке?

— Но я же только что прочёл…

— Из вашего чтения ничего не поймёшь, эти официальные бумаги пишутся каким-то нечеловеческим языком. Вы уж нам своими словами…

— Когда я получу свои денежки? — повторяла Сильвия. — Раз уж они у меня завелись…

— А я? — осмелился спросить Мартинек.

— Как-нибудь проживёшь два дня, — насмешливо бросила Меланья сестре.

— Хорошо тебе говорить! — огрызнулась Сильвия. — У тебя деньги всегда водились. А я хочу наконец подержать в руках собственные!

Фелиция демонстрировала заботу о племяннице.

— Уж и не знаю, что она сделает с такой кучей денег! Наверняка какую-нибудь глупость отколет. Пан нотариус, племянница ещё молода, вы должны её часть перевести на наши счета.

— То есть, на твой счёт? — вцепилась Меланья в старшую сестру.

— Да, на мой! Не съем их, не профинчу и в могилу с собой не унесу, а уж у меня сохраннее будут.

— Может, заодно и наши деньги перевести на тебя? Ты этого хочешь?

Разумеется, именно этого хотела Фелиция. Она привыкла командовать, привыкла держать в руках расходы по дому и была глубоко убеждена, что смогла бы лучше распорядиться оставленными Вандзей денежками, чем её дуры сестры. К тому же деньги дают власть. Фелиция власть любила, вот только нести ответственность за неё не желала. И хватило ума скрыть своё желание властвовать.

— Нужны мне твои деньги! — презрительно бросила она Меланье. — А вот за нашей принцессой надо присматривать, особым умом она никогда не отличалась, а теперь и вовсе в голове перемешается, ведь она ещё молода, надеюсь, ты это заметила?

— И глупа, — холодно добавила Меланья.

Давно привыкшая к таким высказываниям тёток на свой счёт, Доротка вдруг возмутилась. Не при посторонних же! Уже собралась что-то возразить, но сдержалась, лишь вопросительно поглядела на нотариуса. Тот, откашлявшись, заявил официальным тоном:

— Прошу извинить меня, уважаемые пани, но обязан дать пояснение. Дорота Павляковская является совершеннолетней, и нет никаких юридических оснований лишать её каких-либо прав. Завещание оформлено в соответствии с законом и обжалованию не подлежит. Я назначен официальным исполнителем, и в мои обязанности входит проследить, чтобы все произошло в соответствии с последней волей завещательницы. Право каждой из вас поступить со своей долей так, как сочтёт нужным.

— Но не Доротка же! — фыркнула Фелиция. — Она живо спустит…

Доротка не выдержала.

— Вы и в самом деле полагаете, тётя, что я непременно мечтаю приобрести Дворец культуры?

— Неплохое капиталовложение! — вырвалось у Павла Дронжкевича. — Тем более, что там теперь ещё и казино размещается.

— Заткнись! — прикрикнула на любовника Меланья: — Мне самой интересно, на что она профинтит денежки.