От чего же затеплилась сама эта научная фантазия?

Когда вскрывали гробницы, то видели проблеск пламени, однако это был свет угасающий, а не возникающий. Под сводами гробницы собирались газообразные продукты гниения, а когда к ним поступал свежий воздух снаружи, то получался проблеск возгорания вроде блуждающих огоньков на болоте или свечения древесных гнилушек.

Ложный свет сманивал на ложный путь светлые ученые головы.

Образ Архимеда, подобно вечному светильнику, сияет нам сквозь мглу тысячелетий.

Кто познакомится с творчеством Архимеда-ученого, тот снимет шляпу даже просто как перед великим человеком. Он был близким родственником сиракузского царя Гиерона, но питал глубокое отвращение к придворной жизни, ему не требовалось ни чинов, ни денег, он шел своим путем, куда влекла его жажда знаний.

К этому пламенного ума ученому репьем пристала легенда, что-де, когда римляне осадили город Сиракузы, то он фокусирующими лучи солнца зеркалами поджег римские галеры.

Никому и в голову не пришло приступить к разбору этого вопроса с другого конца: если у Архимеда в самом деле были такие зеркала, то они вызывали бы возгорание исключительно в точке схождения лучей. Достаточно было легкого дуновения ветерка, слегка покачнувшего галеру, как зеркалам пришлось бы начинать работу снова. У римских корабельщиков, однако, хватило бы ума, заметив злонамеренную игру зеркал с берега, не ждать, сложа руки, пока луч-убийца не упрется в борта их кораблей.

Но позднейшая научная мысль споткнулась уже с самого начала. Обсуждалось, какого размера должны были быть эти зеркала, и на каком расстоянии должны были стоять от них на якоре галеры, чтобы покорно дать себя поджечь.

Бюффону надоели эти бесплодные головоломки, и он встал на путь опыта и практики.

Он исходил из того, что Архимед ни в коем случае не мог оперировать одним-единственным зеркалом. Такой гигантский отшлифованный металлический лист (стекла, покрытого амальгамой, тогда еще не знали!) вряд ли по тем временам можно было изготовить. Поэтому в своем эксперименте, проведенном в 1747 году, Бюффон использовал 168 штук малых зеркал размером 25x20 сантиметров, он нацелил их на дощатый забор, отстоявший на расстояние 90 метров. И нацеленные в одну точку тепловые лучи, в самом деле, подожгли сухие доски!

Из этого он сделал вывод, что если количество зеркал удесятерить, а при необходимости увеличить раз в сто, то можно поджечь еще более толстые доски и на гораздо большем расстоянии.

Практический опыт, однако же, снова перешел в теоретические подсчеты: как много малых зеркал мог собрать ученый и как направлял их, — потому что римляне при первом же прикосновении лучей к галерам отошли бы дальше.

Хотя, конечно, вполне возможно, что Архимед сконструировал метательные машины, с помощью которых забросал корабли зажигательными материалами. Должно быть, отсюда и пошел вымысел о тепловых лучах, это могло больше прийтись по нраву романтической науке.

Сказка оказалась долгой жизни, и когда город Сиракузы в 1905 году возвел мраморный памятник Архимеду, то среди прочих сюжетов, изображенных на нем и символизировавших его изобретения, было и вогнутое зеркало, собирающее лучи…

«Меж небом и землей парит, словно гроб Мухаммеда».

Откуда взялось это крылатое выражение?

Очень затертое выражение, употребляя его, человек даже не дает себе отчета, откуда оно взялось.

Следы его первоисточника просматриваются в античном мире.

Птолемей II Филадельф, царь Египта, взял в жены собственную (сводную. — Прим. ред.) сестру Арсиною. Но я буду говорить не об этой ускользнувшей любви. Ей настал конец — супруга умерла. Супруг-вдовец повелел выстроить храм в ее память. О храме ходили слухи, что архитектор замуровал в потолочный свод огромный магнитный камень, а другой, такой же, замуровали в пол точно под ним, а между ними разместили металлическую статую Арсинои. Статуя безо всякой опоры как бы свободно парила в воздухе.

Сходные слухи носились и о храме Сераписа (египетского бога подземного царства) — в этом храме магнитные камни удерживали в воздухе железную колесницу. Однако не только колесница, но еще и одна лошадь была удостоена такой же чести: Пегас, крылатый конь Беллерофона прожил свою мифическую жизнь, паря меж двух магнитных камней.

Но гут мой источник пересох и вновь забил только через тысячу лет, но уже в другой части света. Теперь речь шла о том, что в Медине пророка Мухаммеда не захоронили в землю, а его металлический гроб два мощных магнитных камня удерживают в состоянии парения[193].

Ученым нового времени снова было о чем пораскинуть мозгами: существуют ли вообще такие мощные магнитные камни? Возможно ли определить точку их взаимного притяжения, не притянет ли гроб один из них? И вообще, почему пророка не захоронили в его родную землю, и что за чудо держать его меж небом и землей?

Жаль было тратить столько сил на подобные упражнения для ума: пророка похоронили по всем правилам в могиле, и гроб его нигде не висит.

Сейчас я застаю нашего ученого друга, когда он не предается размышлениям о прошедшем, а косит глазом в собственные небеса, им же самим и нарисованные.

Философия учит о воображении: да, оно обладает творческой созидательной силой, но разум, даже вырвавшись на свободу, может оперировать только реально существующими элементами.

А в так называемой симпатической теории даже напасть на след некоего реально существующего элемента не удается. Она зародилась, распространилась и, словно чернила, брызгающие из-под гусиного пера, наставила клякс на целом ряде отраслей науки.

Суть ее состояла в том, что одним из основных элементов миропорядка является симпатия. Человек, животное, растение находятся в симпатической связи друг с другом. На этой основе следует искать взаимозависимость причин и следствий, и результат не заставит себя ждать.

И не заставил… Например, полным попаданием в точку показала себя так называемая оружейная мазь. Я сам уже много раз писал о ней, сейчас достаточно будет сказать, что в случае ранения мазь накладывали не на рану, а на оружие, вернее, на оставшееся на нем кровавое пятно. К ране вообще не притрагивались — накладывали мазь, перевязывали, выхаживали исключительно оружие, а больной при наличии симпатической связи между кровавым пятном и собственной кровью в его жилах чудесным образом выздоравливал. (То есть врач оставлял его в покое, не досаждал бессмысленными кровопусканиями, не травил до смерти разными снадобьями. Больной выздоравливал сам по себе.)

В старинной хирургии теорию симпатической связи вещей наиболее доходно применял Кенельм Дигби, придворный врач английского короля Карла I. После казни короля он бежал во Францию, и там, предположительно, целым рядом чудесных излечений завоевал большой авторитет и сколотил состояние.

Было у него и одно средство собственного изобретения. Он называл его симпатическим порошком, секрета его так и не выдал, позже, однако, выяснилось, что это была какая-то смесь на купоросном масле. Другими словами, придворный врач оказался тривиальным знахарем. Несмотря на это, медицинский факультет университета в Монпелье позволил ему прочитать лекцию. А это было великое дело. Факультет конкурировал с парижским, его преподаватели получали титул шевалье (кавалера).

Сэр Кенельм Дигби, уже имевший титул рыцаря в Англии, в своей лекции излагал подробности лечения одного английского дворянина. Тот, бывши секундантом в рыцарском поединке, получил ранение в руку и, за отсутствием врача, сам в спешке перевязал себе руку чулочной подвязкой.