Таким образом, Леандру за ночь приходилось дважды переплывать пролив, ведь надо было возвращаться домой. Между Сестом и Абидосом расстояние 30 стадий, то есть 5 500 метров. Хороший результат, особенно если учесть действо жертвоприношения в честь богини, которое они усердно исполняли вместе со жрицей Афродиты меж двух заплывов.

(Байрон гордился своим мастерством пловца, и, желая последовать примеру Леандра, он 3 мая 1810 года переплыл Геллеспонт. Для этого выбрал наиболее узкое место и преодолел расстояние 1 960 метров за один час.)

Но еще раз о Скилии: о нем писали, что в бурную ночь он помог противникам персов: ныряя, перерезал якорные канаты судов, гак что шторм побросал корабли на скалы.

Путешественнику, прибывающему в город Мессина, путеводители предлагают подняться на маяк; оттуда открывается прекрасный вид на пучины Харибды. При этом добавляют, что именно здесь во времена правления императора Фридриха II нашел свою смерть знаменитый Пече Кола.

Должно быть, этот человек был необыкновенных способностей, потому что летописцы и в позднейшее время говорили о нем, даже превратили в героя одной истории. Об этом подробнейшим образом рассказывает Атанас Кирхер[179] в своей книге «Mundus subterrnaus» (Амстердам, 1664).

Жил во времена Фридриха II (1212–1250), — рассказывает Кирхер, — один отменный пловец по имени Пече Кола. Добрую часть своей жизни он провел в воде, иногда по 4–5 дней не выходил из моря. Он собирал на морском дне устриц и кораллы, тем и торговал. Сам он питался сырой рыбой. Поговаривали, что он-де настоящий человек-амфибия: меж пальцев у него растет перепонка, как в плавниках, а легкие столь объемны, что он мог набирать в них воздуху хоть на целый день.

Император Фридрих II, приехав в Мессину, захотел повидать это водоплавающее чудо. Приказав привести его, повелел юноше отправиться в пучину Харибды с тем, чтобы потом рассказать об увиденном там, потому что-де желает слышать непосредственно из уст очевидца о тайнах морского дна. Пече Кола отнекивался, ссылался на смертельную опасность, на что император велел бросить в море золотую чашу с условием, если поднимет ее, она будет его.

«Беднягу золото ослепило», — продолжает рассказ Кирхер. Он бросился в море. Пробыв под водой около трех четвертей часа, вынырнул наконец, держа в руках золотую чашу.

Задыхаясь, поделился ужасными впечатлениями. Рвущиеся снизу вверх течения образуют такой мощный водоворот, что при одном только виде его человек может погибнуть от ужаса. Он обогнул водоворот, но попал меж острых скал, едва живым выбрался. Из-за скал протягивали к нему руки огромные морские чудища, рядом кружили огромные морские хищники с тройными рядами зубов. Чашу он смог найти только потому, что, падая, она не достигла морского дна, а застряла меж скал.

Это интересно, — только и сказал император. Что еще может оказаться там, совсем внизу? Не нырнешь ли еще разок? Водолаз в ужасе запротестовал — ведь это большой риск для жизни. Тогда император велел принести мешочек, набитый золотом, и бросить в глубокий омут.

— Поднимешь, будет твой.

«Жажда денег обуяла человека, — рассказывает дальше Кирхер. — Он снова спустился в глубины, но больше оттуда не вышел».

Император велел писцу отметить этот случай, и Атанас Кирхер почерпнул свой рассказ из этих заметок. По крайней мере, он сам так говорит.

Меня в этой глубоководной драме заинтересовало поведение самого императора. Хроники много столетий переписывали друг у друга эту потрясающую историю, и никто не отметил, какую низкую роль сыграл в ней император. Уже само бросание в море чаши было жестом царственного высокомерия, а потом он послал завороженного блеском золота бедного человека на верную смерть. Предположим, что все это неправда, но то, что авторы хроник вполне предполагали от императора такую низость, это точно.

Единственным человеком, который подметил это, был Фридрих Шиллер. Немецкие литературоведы совершенно согласны в том, что для своей баллады «Ныряльщик»[180] Шиллер воспользовался рассказом Атанаса Кирхера, только одного не могли установить, сам лично прочитал этот рассказ поэт, либо Гете привлек его внимание к рассказу? Но не это важно, важен способ, которым император — в поэме король — избегает отвратительного впечатления от своей роли. У Шиллера ныряльщик — благородный юноша, которому король обещает руку своей дочери за вторичное ныряние. Это тоже заслуживает порицания, но, по крайней мере, не так возмущает читателя тем, что он, отец нации, злоупотребляет бедностью человека.

В «Воскресной газете» («Vasárnari Újság»,№ 9,1855) появилась статья капуварского приходского священника Антала Зерпака «История Иштока Ханя».

В газете «Родина и зарубежье» («Hazánk és a Külföld», № 28, 1806) об этом же пишет Ласло Магашши, статья озаглавлена «Иштван Хань, явление на редкость известное в нашей стране».

Мор Йокаи тоже выводит эту таинственную фигуру в своей «Безымянной крепости».

Если с Иштока снять одежку легенды, то перед нами предстанет в своем реальном обличье и во всей наготе мальчик 8-10 лет, которого в марте 1749 года рыбаки выловили из болота в Ферте. Первым делом его окрестили. В капуварской книге регистраций за 1749 год имеется на сей счет латинская запись, по-венгерски она звучит так:

Выражение «условно» при крещении обычно употреблялось в тех случаях, когда какая-нибудь несчастная мать производила на свет монстра, и трудно было сразу понять, действительно ли это человек. Тогда применялась формула: Si homo est. Поскольку ты человек.

Мальчика взяли в замок Эстерхази и отдали на попечение кастеляна Пала Розенштингля. Из заметок кастеляна и прочих бумаг о жизни Иштока в замке до нас доходит следующее.

Говорить он не умел, и научить его не представлялось возможным, он издавал какие-то животные звуки. Ел травы, рыбу, лягушек; одежды на своем теле не терпел; в воде плавал, как рыба; меж пальцев у него росли перепонки. Из него пытались сделать человека, но безуспешно; использовать его можно было только как водоноса или для поворачивания вертела. Местные жители, народ грубый и неотесанный, жестоко обращались с маленьким чудовищем; он много раз пытался бежать, за ним по следу пускали собак и возвращали обратно.

Одна только и была защитница у бедолаги, дочь кастеляна Юлишка. Она ласково обращалась с ним, много раз спасала от мужицких кулаков. Но через год Юлишка вышла замуж. На свадьбе бедный Ишток тоже хотел сделать приятное своей покровительнице. Он притащил целое блюдо лягушек и высыпал их на свадебный стол.

Наверное, его опять отдубасили, но уж в самый последний раз. Когда Юлишку увезли из дому, он убежал, вернулся в свою изначальную стихию человека-рыбы. Через многие годы рыбаки вновь видели его на болотах, но он быстро юркнул в воду и больше не появлялся.

Объяснение этому «на редкость известному явлению» дает единственное слово из записи в книге регистраций: demens, то есть безумец. Несчастный ребенок, должно быть, от роду был идиотом, которого старинная педагогика пыталась своим испытанным средством — побоями — превратить в человека, на 438 что он убежал из дому и вел звериный образ жизни в болотах. А перепонки меж пальцев, как у водоплавающих, перекочевали к Иштоку Ханю скорее всего из легенды о Пече Кола. Эпизод с Юлишкой — тоже явная выдумка, откуда было знать безумному дикому мальчику, что такое свадьба? Но самое невероятное в этой истории, каким образом совершенно нагой ребенок мог выжить зимой в мороз, в скованных льдом водах?