— Вот, пожалуйста, — Нина Владимировна указала на Станислава, — смеется! Как-то, не предупредив меня, явился домой в четвертом часу утра. Я повсюду звоню, спрашиваю. В правлении сказали, что в полночь уехал домой. Дома его нет. Я уж звонила в милицию. Наконец появляется. Спрашиваю, где был. Выясняется — заходил к этому автомату и вместе читали стихи!

Станислав смеялся.

— Ты автоматом его не ругай. Признайся лучше, что чуточку влюблена в него, — подмигивая, сказал он жене. — Это уже точно известно.

Нина Владимировна немного покраснела, а Станислав стал смеяться еще громче.

— Ты помнишь, как уговаривала меня — пригласи да пригласи его, хоть и знала, что он никуда и ни к кому не ходит.

— Конечно, мне любопытно было бы увидеть его у нас, — оправдывалась Нина Владимировна. — А что я влюблена, неудивительно: он, кажется, всех приворожил и ни на кого не обращает внимания.

Продолжая шутить, мы вышли из ресторана. Я заметил, что, слушая наш разговор, Лида ни разу не улыбнулась.

В вестибюле все задержались: профессор стал рассказывать о таинственном исчезновении Черепашкина и еще какого-то пассажира с почтового самолета. Шелемеха уже знал об этом и сказал, что на трассе полета этого самолета ведутся розыски. Если их найдут, возможно, удастся выяснить, в чем дело.

— А зачем этот Черепашкин сюда летел? — спросила Нина Владимировна.

— Это какой-то маньяк, — ответил Аркадий Михайлович. — Вы только вообразите: вылететь самолетом вдогонку за мною, чтобы вручить судебную повестку!

Мы поднялись по лестнице в свои комнаты. Мне нужно было разобрать чемоданы и вынуть из них подарки, привезенные из путешествия знакомым и друзьям. В этот день я никуда не выходил. После работы мне звонили по телефону Черняк и Самборский. Первый обещал заглянуть ко мне после одиннадцати вечера, второй сказал, что, если я интересуюсь самой оригинальной и мощной на свете электростанцией, я должен быть готов на следующий день выехать вместе с ним на строительство.

4. РАЗГОВОР НА БАЛКОНЕ

В конце дня Станислав и Нина Владимировна поехали прощаться со знакомыми. Лежа у себя, я читал газеты, которых не видел во время переезда через океан.

Начало смеркаться. Я отложил газеты и стал у стеклянной двери, которая вела на балкон. Вдали, над железнодорожной станцией, уже загорались огни, внизу катила свои воды Ангара, несколько лодок неслось по течению. Над рекой раскинулся зеленый массив новых парков.

На балконе, в углу, сидела в плетеном кресле Лида. Вероятно, она вышла сюда из двери рядом: на балкон можно было попасть также из соседних комнат. Девушка откинула голову на спинку кресла и, казалось, пристально вглядывалась в серо-синее глубокое небо. Я подумал: как отразилась на ней болезнь! Еще совсем недавно это была неугомонная, непоседливая и вообще очень веселая девушка…

Долго стоял я так, глядя на нее, а она все оставалась неподвижной. Мне хотелось угадать, о чем она думает. Неужели ее никогда теперь не покидали печальные мысли, связанные с болезнью и личной трагедией? Мне хотелось заговорить с нею, заставить ее забыть обо всем, что ее угнетало, хотелось, чтобы она засмеялась. Но как это сделать?

Я простоял долго.

Небо потемнело, замерцали первые звезды. Над вокзалом и над деревней на холме засветились электрические огни.

Наконец, отважившись, я открыл дверь и вышел на балкон.

Лида повернулась ко мне.

— Потянуло на воздух? — мягко спросила она.

— Я сегодня еще не выходил на улицу.

— Отдохнули?

— Да, пятнадцатичасового сна оказалось вполне достаточно.

Она ничего не сказала. Я тоже молчал, не зная, о чем дальше говорить.

— А знаете, — вдруг отозвалась Лида, — я думала о вас.

Я удивился.

— Вы?

— Да, я. Когда вас не было, мне иногда хотелось написать вам длинное письмо… но отвечала я вам не очень приветливо.

Она улыбнулась, ожидая моего ответа.

— Мы с вами давно не виделись, — сказал я. — Когда мы встретились в последний раз, вы ушли в таком отчаянном настроении… Думая о вас, я не мог не волноваться.

— В отчаянном? Нет… Тогда мне все было ясно.

«Было ясно, — подумал я. — А сейчас, значит, снова неясно?»

— Вы тогда дали мне поручение, — напомнил я.

— Вы выполнили его? — живо спросила она.

— Первого января я передал ваше письмо. Разве вы не знаете?

— Разумеется, я была уверена, что вы его передали. Но все же…

Она не договорила и снова откинулась на спинку кресла. Меня удивил ее вопрос, особенно последние слова. Ярослав не ответил ей?

— Расскажите мне, как вы жили все это время, что делали, — попросил я.

— Что же вам рассказать? Ничего особенного не случилось.

— Простите, но это трафаретный и почти всегда неправильный ответ.

— Принесите на балкон стул, сядьте и слушайте… И захватите, пожалуйста, мой жакет. Становится холодновато.

Выполнив поручение, я сел возле нее.

— Весь последний год я работаю над новым сплавом, — накинув на плечи жакет, сказала Лида. — Он будет легче алюминия, но прочностью не уступит лучшей стали. Саклатвала мне давно уже предложил эту работу, и под его руководством я добилась первых успехов. Такой металл, собственно, уже найден. Много о нем я вам рассказывать не буду. Ведь вы в физике и химии смыслите, должно быть, мало?

— И вы так разговариваете с бывшим сотрудником научно-популярного журнала! — попытался я пошутить.

— Оставьте, я читала ваши очерки. Вы здорово выдумываете, и, может быть, из вас был бы толк, если бы вы по-настоящему изучали такие вещи, как физика, химия и математика.

— Вы сейчас разговариваете точнехонько, как Нина Владимировна.

— По-видимому, она похожа на меня, если понравилась моему брату. Об этом свидетельствует и то, что мы не испытываем друг к другу особой симпатии. Это, говорят, случается у людей со сходными характерами.

— Чтобы вы особенно были похожи друг на друга, не скажу… Ну, и что же с вашим новым металлом? — перевел я разговор на прежнюю тему.

— Дело идет к тому, чтобы перенести исследования из лаборатории на завод и возможно скорее перейти к массовому производству. Сейчас над этим работает целый коллектив, и нужно признаться, я в нем уже не первая скрипка. Но это неважно… Я рада, что начать опыты довелось мне. Обидно, что не позволяют мне сейчас много работать… Да я и сама понимаю: так, как раньше, я работать не смогу… Мне становится все хуже и хуже.

— Вы лечитесь, придерживаетесь режима, ездите на курорт?

— А! — махнула она рукой. — Для меня составлен специальный режим. Иногда мне становится легче, но через некоторое время я снова чувствую ухудшение.

— Простите… вы уже вышли замуж?

— Нет, — тихо ответила она.

— Доктор Барабаш теперь в Иркутске?

— Нет, в Москве. Он проводит научную работу в эндокринологическом институте. Но скоро Юрий, вероятно, приедет сюда.

Она помолчала.

— Я думаю, что он очень хороший человек, — сказал я. — Где вы будете жить после замужества?

— Вы неприлично любопытны, — сказала Лида, и в тоне, каким это было сказано, чувствовалось, что мой вопрос ее рассердил.

С Ангары тянуло холодным ветерком. Чуть долетал шум улицы. Из ресторана слышна была музыка.

О чем думала Лида, я не знал, но понял, почему она рассердилась на меня. Снова во мне возникло подозрение, что, оставаясь сама с собой, она не может избавиться от мыслей о Ярославе. Он не ответил на ее письмо. После нашего разговора ночью на бульваре я надеялся, что он напишет ей. Но, возможно, он считал, что молчание — самый лучший способ порвать все отношения с девушкой, которую он любил, и отрезать себе путь к ней в будущем. Что бы Лида сказала, если бы узнала о моем разговоре с Ярославом?

Вдруг Лида спросила:

— Скажите, Ярослав при вас читал мое письмо?

— Нет. А что?

— Ничего… Я не понимаю, почему он не ответил.

— Но мне пришлось вскоре после этого видеть его, — поспешил я сказать. — Он был очень взволнован… Неужели вы с ним больше не встречались?