То верхи церковных колоколен
И садов фруктовых в дымке синей.
Алфельд! Ты красив, здесь я родился,
Здесь меня качали в колыбели.
Стань мне в будущем моей могилой
У последней и конечной цели!
Пешт, 1844 г.
К СОЛНЦУ
Сударь, стойте, удостойте
Хоть лучом внимания!
Почему вы так скупитесь
На свое сияние?
Надо мной по небу вы,
Почему ж в моей каморке
Вы ни разу не были?
В ней темно, как будто... Тьфу ты —
Чуть не ляпнул лишнего!
Заглянули б на минуту
И обратно вышли бы!
Я поэт и существую
На стихотворения,
И поэтому живу я
В жутком помещении!
Знаете! Когда-то сами
Вы на лире тренькали
В дни, пока был Зевс не сброшен
С неба в зад коленкою!
Умоляю вас, коллега,
Быть ко мне гуманнее
И отныне не скупиться
На свое сияние.
Пешт, 1844 г.
АХ, ЕСЛИ Б НЕ НОСИЛ Я ШАПКУ...
Ах, если б не носил я шапку,
Скорей похожую на тряпку,
Я был бы парень хоть куда,
Я б кавалером был тогда!
И если б третий год на свете
Не щеголял в одном жилете,
Я был бы парень хоть куда,
Я б кавалером был тогда!
И если б два пальто при этом —
Одно зимой, другое летом,
Я был бы парень хоть куда,
Я б кавалером был тогда!
И если б у штанов проклятых
Не бахрома, не зад в заплатах,
Я был бы парень хоть куда,
Я б кавалером был тогда!
И если б мне ботинки тоже
Из новой и хорошей кожи,
Я был бы парень хоть куда,
Я б кавалером был тогда!
И если б эти «если», «если»
Подохли все и не воскресли,
Я стал бы парнем хоть куда,
Я б кавалером стал тогда!
Пешт, 1844 г.
ЕСЛИ ДЕВУШКИ НЕ ЛЮБЯТ...
Если девушки не любят,
Выпей, брат, —
И приснится, что пленяешь
Всех подряд.
Если денег нет в кармане,
Выпей, брат, —
И приснится, будто царски
Ты богат.
Если горе навалилось,
Выпей, брат, —
И, как дым, твои печали
Улетят.
Я всего лишен, зато я
Горем сыт, —
Горе горькое мне втрое
Пить велит.
Пешт, 1844 г.
ЧОКОНАИ
Поп-кальвинист на белом свете жил,
А с тем попом Чоконаи дружил.
Однажды, в путь пустясь из Дебрецена
И навестивши друга невзначай,
«Дай горло промочить», — сказал смиренно
Чоконаи Витез Михай.
«Вино найдем! Как ты подумать мог,
Чтобы для друга моего глоток
Вина в моем подвале не нашелся!
Ты только пей да кружку подставляй», —
Так поп сказал, и с ним в подвал поплелся
Чоконаи Витез Михай.
«Ну, пить так пить!» — воскликнул щедрый поп.
Взмахнул рукой, из бочки пробку — хлоп!
«Я кран забыл! Я стал совсем болваном! —
Вдруг он вскричал. — Ни мига не теряй!
Беги наверх!» И побежал за краном
Чоконаи Витез Михай.
Ладонью поп отверстие зажал,
И крана он в большом волненье ждал,
Но крана нет. И поп ворчал, сердился:
«Исчез! Пропал! Такого посылай!
К какому дьяволу он провалился,
Чоконаи Витез Михай?»
Ждать больше нет терпенья. Решено.
Поп бросил бочку (вытекло вино),
В дом поднялся, все осмотрел там грозно.
Нет никого. Сиди да поджидай.
Вернулся вечером, и очень поздно,
Чоконаи Витез Михай.
А дело было, скажем прямо, в том,
Что, кран ища, обшарил он весь дом,
Все перерыл с усердьем неустанным,
Но не нашел. Где хочешь доставай!
Решил к соседям забежать за краном
Чоконаи Витез Михай.
А у соседей пир. Едва вошел,
Уже его зовут, ведут за стол.
И за едой, средь щедрых возлияний,
Хватив вина хмельного через край,
Не вспомнил о попе, забыл о кране
Чоконаи Витез Михай.
Пешт, 1844 г.
МОЯ ЛЮБОВЬ
Моя любовь не соловьиный скит,
Где с пеньем пробуждаются от сна,
Пока земля наполовину спит,
От поцелуев солнечных красна.
Моя любовь не тихий пруд лесной,
Где плещут отраженья лебедей
И, выгибая шеи пред луной,
Проходят вплавь, раскланиваясь с ней.
Моя любовь не сладость старшинства
В укромном доме средь густых ракит,
Где безмятежность, дому голова,
По-матерински радость-дочь растит.
Моя любовь дремучий темный лес,
Где проходимцем ревность залегла
И безнадежность, как головорез,
С кинжалом караулит у ствола.
Пешт, 1844 г.
БУШУЮЩЕЕ МОРЕ...
Бушующее море,
С землей и небом споря,
Любовь уж больше волн не мечет в небосвод,
Но тихо задремала,
Как море после шквала,
Как после слез покой у крошек настает.
Она плывет не глядя.
Ее зеркальной гладью
Уносит в даль надежд качанье челнока,
И песнью соловьиной
С береговой плотины
Ей будущее шлет привет издалека.
Пешт, 1844 г.
ПРОТИВ КОРОЛЕЙ
Известно: ребятишкам все забава...
Народы тоже ведь детьми когда-то были —
Их тешили блестящие игрушки,
Короны, троны, мантии манили.
Возьмут глупца, ведут, ликуя, к трону:
Вот и король! На короле — корона!
Вот королевства! Вот высоты власти!
Как кружат голову они. Похоже,
Что короли и в самом деле верят,
Что правят нами милостию божьей.
Нет, заблуждаетесь! Ошиблись, господа, вы!
Вы куклами лишь были для забавы!
Мир совершеннолетним стал отныне,
Мужчине не до кукол в самом деле!
Эй, короли, долой с пурпурных кресел!
Не ждите, чтоб и головы слетели
Вслед за короной, если мы восстанем.
А вы дождетесь! Мы шутить не станем!
Так будет! Меч, что с плеч Луи Капета
Снес голову на рынке средь Парижа,
Не первая ли молния грядущих
Великих гроз, которые я вижу
Над каждой кровлей царственного дома?
Не первый грохот этого я грома!
Земля сплошною сделается чащей,
Все короли в зверьков там превратятся,
И будем мы в свирепом наслажденье,
Садя в них пули, как за дичью, гнаться
И кровью их писать в небесной сини:
«Мир не дитя! Он зрелый муж отныне!»
Пешт, 1844 г.
ДИКИЙ ЦВЕТОК
Что вы лаетесь, собаки?
Не боюсь! Умерьте злость!
В глотку вам, чтоб подавились,