Из-под эшафота прямо,
Из сырой могильной ямы.
Голову рукою правой
Он берет за чуб кровавый,
И по городу проходит,
«Я невинный лег на плаху!»
Задрожал судья от страху...
Он проснулся... Дверь раскрылась,
Голова в нее вкатилась!
И с тех пор стоит ночами
Юноша перед дверями,
За неправду укоряет,
Головой в судью швыряет.
Пешт, 1847 г.
ЖЕНУШКА, ПОСЛУШАЙ...
Женушка, послушай,
Что хочу сказать:
Надо нам с тобою
В прошлое сыграть.
Слышишь ты? За дело
Взяться не пора ль?
Время драгоценно,
Им бросаться жаль.
Нежились мы долго...
Этому — конец!
Леность изгоняет
Чувство из сердец.
В жизни надо что-то
Строить, создавать.
Вот мне и охота
В прошлое сыграть.
Так вообрази же:
Девушка ты вновь.
Вспомни сад, в котором
Началась любовь.
Эта печка будет
Деревом большим...
Помнишь? Объяснялся
Я в любви под ним.
Прислонись же к печке,
Руку протяни.
И начну я снова,
Как в былые дни:
«Я вас лю... лю... лю... лю...
Госпожа моя!
Руку вам и сердце
Предлагаю я!
Вы, моя услада,
Любите меня?»
«Да, мой милый Шандор,
Я люблю тебя!»
Нет! Анахронизмы
Допускаю я —
Ты не то сказала,
Милая моя!
Ты мне отвечала:
«Я вас не люблю!»
Так, моя голубка?
Что ж! Благодарю!
Ловко! Вышла замуж
И уже тотчас
Говорит открыто:
«Не люблю я вас!»
Ха!.. Но что со мною?
Вспомнить бы пора,
Что ведь это — только
В прошлое игра.
Значит, нет причины
Затевать скандал.
Но, однако, бросим,
Я играть устал.
Я устал! Мне нужен
Отдых и покой.
Сядь сюда. Я лягу
Здесь перед тобой.
Ангел, подари мне
Сладкий, сладкий сон.
Как приятен отдых
Тем, кто утомлен!
Пешт, 1847 г.
К ГНЕВУ
Иссякнешь ли ты,
Мой безудержный гнев,
Стремясь с высоты
Диким горным потоком,
Вскипая и пенясь
В ущелье глубоком?
Иссякнешь ли ты,
Мой безудержный гнев?
Ужель превратится
В домашнюю птицу
Орел, озаренный небесным огнем,
Дерзавший когтями
В загривок вцепиться
Свирепому вихрю,
Чтоб мчаться на нем?
Иль страсти потухли
И в сердце орлином
И буря рассеялась
Там, вдалеке, —
И стал мещанином
В ночном колпаке
Тот юноша смелый
И нетерпеливый,
Не знавший предела
В делах и мечтах,
Чье сердце пылало,
Чье имя звучало
У всех на устах, —
Петефи гневливый?
Но полно! Не надо
Напрасных тревог,
Меня не оставит
Мой пыл благородный.
Не может исчезнуть
Мой гнев справедливый,
В душе не иссякнет
Бурливый поток!
Он только притих...
Подожди, подожди —
Течет он сегодня
По темным низинам,
Но вижу грядущее
Там, впереди,
С горами, со скалами,
С криком орлиным!
Скорее бы этих
Достичь берегов!
О родина!
Хватит нам сил для удара!
И яростно ринемся
Мы на врагов,
Как рушится в бездну,
Кипя,
Ниагара!
Пешт, 1847 г.
ЗИМНИЕ ВЕЧЕРА
Куда девалось радуги сверканье,
Рой мотыльков и кашка на поляне?
Где шум ручья, и щебетанье птичье,
И все сокровища весны и лета?
Все это стало памяти добычей,
Добычею могилы стало это.
Белеют пятна снега на пригорках.
Зимой земля — как нищенка в опорках.
Зимой земля, как нищенка в сермяге,
Дрожит в дырявом рубище бродяги.
Из льда и снега сметаны заплаты,
Но через них проглядывает тело.
Она стыдом и трепетом объята:
В такую рвань ее нужда одела.
Промозглым днем не хочется на волю,
Зато какое в комнате раздолье!
Блажен, кого господь хранит здоровым
И наградил семьей и теплым кровом.
В своем углу сейчас благословенье
Среди домашних, преданных друг другу,
А если для камина есть поленья,
Волшебным замком кажется лачуга.
Слова обычно на ветер бросают,
А здесь они до сердца долетают.
Как хорошо такими вечерами,
Вы б не поверили, не знай вы сами.
На первом месте, угощая свата,
Сидит хозяин и сосед бывалый.
Во рту их трубки, рядом штоф пузатый,
Наполненный венгерским из подвала.
Но им никак не одолеть бутыли —
Опять полна, как много бы ни пили.
Сидящих потчует хозяйка дома.
Ее обязанности ей знакомы.
Она неравнодушна к доброй славе
И наполняет вновь и вновь баклагу,
Чтобы никто из здешних не был вправе
Назвать ее ленивою и скрягой.
Она все в беспокойстве, все в заботе
И все твердит: «Ну, что же вы не пьете?»
И гости пьют, радушием согреты,
А трубки догорят, берут кисеты
И мнут табак меж пальцев для набивки.
И как блуждают в доме кольца дыма,
Блуждают так же мыслей их обрывки
О прежней жизни, пролетевшей мимо.
Кто большей частью все оставил сзади,
Тот любит вспять смотреть, вперед не глядя.
К столу присели юноша с девицей.
Что прошлое? Им будущее снится.
Не беспокоит их, что было прежде.
У них все впереди, а не за гранью.
Их души сблизились в одной надежде
И смотрят вдаль сквозь чад очарованья.
Они молчат, но как красноречиво
Их взгляды обличают их порывы!
А близ камина, у его решетки,
Мал мала меньше детвора — погодки.
Они из карт игральных строят башни
И валят на пол их без сожаленья.
Что завтрашний им день, что день вчерашний?
Им важно настоящее мгновенье.
Как много в этой комнате ютится:
Что было, есть и что еще случится,
Хлеб надо завтра ставить спозаранку.
Над ситом и мукой поет служанка.
Перед окном гремит бадья в колодце, —
Соседский конюх лошадь на ночь поит.
Цыганской скрипки отзвук раздается,
И контрабас на чьей-то свадьбе воет.
Весь этот шум снаружи, сбившись в кучу,
Приобретает в доме благозвучье.
Снег падает без устали, и все же
Черным-черно в потемках бездорожье.
Прохожий в это время очень редок.
Вот с фонарем бредет домой гуляка
И, за угол свернувши напоследок,
Внезапно тонет под покровом мрака.
Но любопытство в комнате задето:
«Кто б это мог пройти теперь? Кто это?»
Пешт, 1848 г.
СТЕПЬ ЗИМОЙ
Степь вправду — степь теперь, и вся седа как лунь.
Ну и хозяйка осень: дом у ней хоть плюнь!
Все, чем весна горда
И летняя страда,
Мотовка на ветер бросает без стыда.
Зимою — мерзость запустенья, холода.
Не звякают вдали бубенчики отар;
На дудке перестал наигрывать овчар;