Есть память смутная – как сахаром цветным,

Она покрыта гомоном играющих детей.

Есть вещи, что не защитят

Уже тебя. И двери есть – они могилы крепче.

И есть мелодия, похожая на ту, у Мазэди

Возле Каира, обещавшую тогда

То, что молчание «сейчас»

Старается исполнить, только зря.

И место есть, куда вернуться не сумеешь ты.

Его скрывают ветки днём

И освещает лампа среди ночи.

И больше ничего я не могу сказать,

И больше ничего не знаю.

Забыть и улететь. Летать и забывать. И это всё.

Всё прочее – печаль в глазах, картины на пути. 

Перевод Адольфа Гомана, 1999 

  Из книги « За всем этим кроется большое счастье »  

  Из цикла  « Я не защищён »

Мы были друг другу близки,

Как два номера в лотерее

С разницей маленькой в цифре одной –

Одному, глядишь, повезёт.

Твоё прекрасное лицо и имя на тебе, как печать

На коробке чудесного деликатеса.

Плод и имя его.

Ты всё ещё там, внутри?

В дни, когда каждый день

Будет также сладок, как ночь,

И красив, во времена людей,

Для которых время не важно уже,

Мы узнаем, узнаем… 

Перевод Адольфа Гомана, 1999

Лея Гольдберг умерла в дождливый день,

Как и писала в своих стихах;

И перенесла свои похороны

Назавтра, на солнечный день,

Как только она могла.

Её печальные глаза – единственные,

Способные состязаться с глазами отца моего

В старинной еврейской игре

Тяжёлых глаз, опускающихся

К ямкам под ними.

(Теперь они оба там.)

Лея умерла после того,

Как литературные приложения

Уже два дня печатались вовсю.

Так она вынудила нас

Написать о ней с неторопливой печалью

Чистыми словами, как только она могла.

(Во время боёв в Негеве её книжку

"Из моего старого дома" я всегда носил в рюкзаке.

Страницы были разорваны и подклеены

Полосками липкой ленты, но я знал наизусть

Все сокрытые в ней слова

И все видимые глазу.)

Она изучила много языков,

Подталкиваемая человеческой печалью:

Говори, пиши и плачь втихомолку.

(В одной из квартир в Иерусалиме жили после неё

Три девушки,

Одну из которых я очень любил.)

Мы принесли ей часть сладости

Нашей жизни, чтобы поместила её

В свои стихи, как повидло в пончики.

А горечи и мучений для этого

Хватало у неё самой,

Не нужно было занимать у других.

(Когда моему сыну было два года,

Он называл её "Гольдберг" –

Не "тётя", не "Лея".)

Профессор внутри неё был готов,

Может быть, жить ещё долгие годы,

Но поэт в ней не желал

Состариться. И победил.

Лея умерла. В этом молчании

Она уже здесь владела многими акциями.

Туда она уходит богатой –

Царица, уходящая в изгнание смерти.

А девушки и юноши продолжат читать

Её книги в потаённых

И столь сладостных комнатах

В стране, жизнь которой так захватила её.

На этой горé, что называют "горой упокоенья"

Я думаю сейчас о словах из Пятикнижья

"С печалью в преисподнюю":

Печаль должна быть чем-то

Прекрасным и очень дорогим,

Как золотые и серебряные вещи,

Что кладут в гробницы царей. Так и тут.

Теперь уходи. Собери

Все голоса. Возьми их с собой.

Они твои, наконец.

Возвращайся туда. Мёртвые, вроде тебя, любят точность:

Не могут сказать, как мы: "Я думаю, что…",

"Я хочу сказать, что…" или "Возможно, приду".

Они говорят: "Нет. Не я. Я не…".

Уходи, успокойся, такая усталая Лея,*

А нам остаётся только стоять,

Подняв голову, и ожидать

Вестей, плохих и хороших,

Смешанных с запахом сосен.  

Перевод  Адольфа Гомана, 2009г. 

* На иврите "леа" – усталая, утомлённая (Прим. перев.)

 «Песни Земли Сиона и Иерусалима» написаны поэтом по следам Шестидневной войны 1967г. и отражают его мироощущение в период всеобщей эйфории. Они входят в книгу «За всем этим кроется большое счастье».

Иерусалим занимает особое место в поэзии Амихая. Известный израильский поэт и современник Иегуды Амихая – Натан Зах считает, что в стихах поэта не меньше любви к Иерусалиму, чем даже в произведениях великого Иегуды бен-Галеви.

Первые 15 частей цикла посвящены теме войны и связанных с ней страданий. Иерусалим здесь не называется явно, но всё время подразумевается. Развиваясь, тема дополняется историческими и философскими аспектами.

 Затем центральной становится тема Иерусалима, а война как бы присутствует на заднем плане картины. И вновь, по мере развития темы, в неё вплетаются, помимо личных и конкретных, также исторические и философские мотивы.

В произведениях Амихая важным художественным и содержательным компонентом являются прямые и завуалированные (часто переиначенные) ссылки на древние еврейские религиозные и литературные тексты.

В ивритской литературе прямое и косвенное использование цитат из древних источников – частый приём, делающий текст более художественным и многоплановым, благодаря подразумеваемым ассоциациям, которых тем больше, чем лучше знаком читатель с этими источниками. Для тех же, кто, не зная древних текстов, не может оценить намёков автора, при переводе приходится ограничиваться прямым смыслом текста.

                              ( 1 )

Наш младенец был отлучён от груди в первые дни

Войны. И я сразу помчался наблюдать

За страшной пустыней.

Ночью вернулся снова посмотреть на него

Спящего. Он стал забывать соски матери

И продолжит забывать до следующей войны.

Так, пока он мал, иссякнут надежды его

И потекут жалобы, чтобы уже не прекращаться. [1]