Лейтенант подходил уже к самому паровозу, когда услышал вдруг знакомый голос:

— Смотри–ка, Костя, кто к нам шагает!

Малиновкин присмотрелся к широкоплечему парню в выгоревшей на солнце спецовке, стоявшему возле паровоза, и сразу узнал в нем помощника машиниста Федора Рябова. Тут же из окна паровозной будки высунулся машинист Шатров.

— Это же наш попутчик Малиновкин! — весело крикнул он, приветливо кивнув Дмитрию. — Ну, как дела, товарищ Малиновкин? Устроились на работу?

Спустившись по лесенке на пропитанную нефтью и маслом землю, Шатров крепко пожал Малиновкину руку.

— Да нет, не устроился, товарищ Шатров. Обещают все, а пока болтаюсь без дела, — ответил ему лейтенант.

— А ты где устроиться хотел? — спросил Малиновкина Рябов, принимаясь крепить какую–то гайку в головке ведущего дышла. — Небось тут, в Перевальске?

— Тут.

— Вот и зря. На какую–нибудь новую станцию следовало бы проситься, — посоветовал Рябов и, хитро подмигнув Шатрову, добавил: — Или испугался от цивилизации оторваться?..

— Да что ты его учишь! — горячо перебил своего помощника Шатров. — Если человек сознательно сюда приехал, так ему никакая пустыня не должна быть страшна… Поедемте–ка с нами, Малиновкин… Забыл, как звать вас…

— Дмитрием.

— Поедемте с нами, Митя. Поглядите своими глазами, как люди живут и работают. Где больше понравится–там и устроитесь.

— А что тут понравиться может? — скептически заметил Рябов, кончая крепить гайку и вытирая руки паклей. — Ты известный романтик, тебе лишь бы что–нибудь новое, а оно ведь иногда диковатый вид имеет…

— Ну ладно, Федор, хватит тебе! — прервал Рябова Шатров. — Вон главный кондуктор Бейсамбаев идет. Скоро поедем… А вы, что же, поедете с нами или как? — обернулся он к Малиновкину.

— Отчего же не поехать, — поспешно согласился Малиновкин. — Охотно поеду.

— Тогда устраивайтесь на тормозной площадке с главным кондуктором: на паровозе, к сожалению, нельзя, не положено.

Минут через десять поезд тронулся в путь. Малиновкин устроился рядом с главным кондуктором — высоким смуглым мужчиной средних лет. Он показался Дмитрию угрюмым и замкнутым. Первое время ехали они почти не разговаривая, но, узнав, что Малиновкин хорошо знаком с Шатровым и Рябовым, Бейсамбаев стал с воодушевлением их расхваливать:

— Очень хорошие люди, понимаешь! От самой матушки Волги в это пекло приехали. Это ж понимать надо! Я человек привычный, и то мне тут жарко, а с них сколько потов сходит? И потом — как работают! Не видел я, чтобы тут у нас кто–нибудь еще так работал, Побольше бы таких приезжало. Очень нам такой народ нужен!..

Прислушиваясь к голосу Бейсамбаева, Дмитрий посматривал по сторонам, изучая местность. Нужно было выполнить задание Ершова и определить, пройдет или не пройдет тут мотоцикл. Будто невзначай, он спросил об этом Бейсамбаева.

— Местность вполне подходящая, — ответил главный кондуктор. — У брата моего мотоцикл имеется, так он все тут изъездил. Если есть у тебя машина, привези, большое удовольствие получишь: хорошая тут природа у нас, красивая!

И Дмитрий подумал невольно, что каждый, наверно, видит свою землю по–своему, и многое из того, что чужой глаз не сразу подметит, для местного жителя полно своей прелести.

Ему же казалось, что эта обожженная солнцем серо–желтая степь не имеет ничего привлекательного. Из растительности бросались в глаза лишь белые султаны ковыля да невзрачный типец с узкими, наподобие щетины, листьями и жидкими, будто обтрепанными метелками.

— Сейчас тут нет полной красоты, — заметив, что Малиновкин всматривается в степь, проговорил Бейсамбаев. — А ты посмотри, что тут весной будет делаться? Ранней — особенно. Что такое палитра у художника, знаешь? Так можно смело сказать, что вся степь наша как огромная палитра бывает. Я немного маслом рисую, в красках толк понимаю. Весной украшают нашу степь синие и желтые ирисы, пестрые тюльпаны, золотистые лютики, белые ветреницы. А сейчас тут всю красоту солнце выжгло. Только одному ковылю все нипочем. — И Бейсамбаев, видимо действительно любивший природу, глубоко вздохнул.

Ровная местность вскоре начала переходить в холмистую. Горизонтальные площадки пути сменялись теперь то подъемами, то уклонами. Всё чаще стали возвышаться по сторонам дороги пологие холмы, поросшие какой–то рыжевато–желтой травой, похожей на ворс старого, выгоревшего на солнце ковра.

Заметно менялось и дыхание паровоза. На подъемах оно становилось тяжелым, натужным, с бронхиальным присвистом. Темнел и все с большим шумом вырывался из трубы паровоза дым.

— Достается ребятам, — мрачно проговорил Бейсамбаев, кивая на паровоз. — Очень рискованный вес взяли сегодня, надорваться могут…

На одном из подъемов поезд и в самом деле так сбавил ход, что и Малиновкин стал волноваться за своих новых знакомых. А когда поезд прибыл наконец на последнюю станцию стройучастка, с паровоза спустился черный, как негр, и совершенно мокрый от пота Федор Рябов.

— Ну что, Бейсамбаев, плохо разве поработали? — весело крикнул он.

А Шатров, тоже сильно уставший, но, видимо, очень счастливый, быстро сошел с паровоза и направился к платформе вокзала, на которой приветливо махала ему рукой улыбающаяся девушка с милым лицом.

— Поздравляю вас, Костя! — приветливо проговорила она, протягивая Шатрову загорелую руку. — Такой состав притащили!.. — Она кивнула на поезд и добавила: — А я, знаете, специально пришла на станцию повидаться с вами…

Малиновкин не без любопытства понаблюдал за ними, но ему нужно было выполнять задание Ершова — и он поспешил к начальнику строительных работ. Зато позже, когда лейтенант вернулся к поезду, чтобы ехать обратно в Перевальск, он оказался невольным свидетелем прощания Шатрова с Ольгой Беловой.

— До свидания, Оля! — горячо говорил Шатров, порывисто пожимая руку девушке. — Мы редко встречаемся, но я счастлив, что хоть под одним небом с вами нахожусь и что печет нас одно и то же азиатское солнце… О многом хотелось поговорить с вами, но это уже в другой раз, а сейчас вот о чем вас спрошу: правда, что инженер Вронский ухаживает тут за вами?

Девушка смущенно улыбнулась.

— Ну ладно, не отвечайте, — заторопился Шатров. — Так оно и есть, наверно. Пусть ухаживает… Пусть хоть все тут за вами ухаживают. Вы ведь такая!.. — Голос у него сорвался вдруг, и он перешел на шепот: — Только бы вы не вышли замуж за него. Не спешите…

— Ну, а если возьму вдруг и выйду? — засмеялась Ольга и озорно блеснула глазами,

Шатров опустил голову и проговорил тихо:

— Все равно я всегда буду там, где вы, если только ваш муж разрешит вам новые дороги строить.

— Наверно, лучших друзей, чем вы. Костя, и не бывает на свете! — растроганно проговорила Ольга и, крепко пожав руку Шатрову, поспешно ушла со станции.

Майор Ершов теряется в догадках

Когда лейтенант Малиновкин вернулся в Перевальск, было совсем темно. Старушка Гульджан уже спала, но в доме напротив, в комнате Ершова, еще горел свет и было открыто окно. Проходя мимо него, Дмитрий заглянул поверх занавески и, увидев майора, сидевшего за книгой, незаметно бросил ему на стол заранее приготовленную записку.

Он сообщил, что побывал на стройучастке, и подробно описал все, что видел там и с кем разговаривал. К записке прилагалась официальная справка о грузах, идущих в адрес строительства. Малиновкин получил ее от заместителя начальника стройучастка, которому он предъявил свои документы, подписанные генералом Саблиным.

Дважды перечитав донесение Малиновкина, Ершов задумался. Хотя о применении атомной энергии лейтенант и не задавал никому вопросов — и без того было ясно, что ее здесь не применяли. Горные породы и земляные массивы взрывали на строительстве железнодорожной магистрали главным образом аммонитом. Это было и безопаснее, и легко поддавалось управлению. Взрывы здесь так и назывались: направленными взрывами и взрывами на выброс. Первые помогали мгновенно сооружать большие насыпи, вторые — выемки. Это были разумные взрывы, послушные воле строителей.