— Жуткие вещи ты рассказываешь…
— Уж какие есть. Не я их придумал.
Тирлич взглянул на часы.
— Пожалуй, мне пора. Номер в гостинице, должно быть, уже готов. Пойду отдыхать.
Он достал пару серебряных монет, протянул их провожатому. Пацан, не ожидавший такой щедрости, просиял.
— Знаете, что еще здорово? Ночью сюда прийти. Особенно, если тучи низкие. Машины фарами издали светят прямо на облака: вжик! — как молния или зарница. Тут до вас был один, так он говорил, что в жизни ничего красивее не видал. Хотите, я вас отведу? Хоть бы и сегодня ночью…
— Честно говоря, не знаю. Устал с дороги.
— Тогда вот что сделаем. Я вам покажу, где живу, а вы, как надумаете, стукните мне в окошко. Я мигом выскочу и провожу.
— Ты прирожденный чичероне, — сказал Тирлич.
Судя по всему, мальчишка не знал этого слова, но возражать не стал. Не ожидая особой платы, он проводил Тирлича до дверей гостиницы, указав по дороге свой дом и отметив крестиком окно, в которое следует стучать, когда потребуется ночная экскурсия.
— Как тебя зовут, чичероне?
— Корш, — кратко ответил пацан.
— Парни тебя Коржиком не дразнят?
— Я им подразнюсь… — пообещал Корш, показав неожиданно большой костистый кулак.
— Тогда я тоже остерегусь дразниться.
— Дразнитесь как угодно. Вы только без меня ночью к дороге не ходите.
— А что так?
— Место смутительное, мало ли что может случиться.
— А с тобой, значит, не случится.
— Со мной — не случится. Я против ейных прелестей стойкий.
— Ну, тогда я спокоен, — Тирлич одарил Корша дополнительной мелкой монеткой и вошел в гостиницу.
Номер и впрямь был готов. Тирлич оглядел выделенные ему апартаменты и заторопился объясниться с хозяином.
— Я же просил дешевый номер, не дороже талера за ночь. Поймите, я не миллионер, царские палаты мне не по карману!
— Не извольте беспокоиться! — вскричал владелец заведения. — Все, как заказывали, ровно талер в сутки. Лишнего не беру.
— Сколько же тогда стоят дешевые номера?
— Талер в сутки, — отчеканил хозяин. — В моей гостинице любой номер стоит такую сумму. Но для уважаемых туристов — лучшие комнаты.
— Странно, — сказал Тирлич, но спорить не стал. В конце концов, хозяину виднее, почем сдавать номера. Если он до сих пор не разорился, то знает, что делает. А у приезжего постояльца есть более интересные темы для размышления.
О таинственном шоссе рассказывали во всех странах и землях. Рассказы рознились как раз настолько, чтобы всякий понимал: все это сказки, и не надо требовать от них большего. Притча, аллегория, иносказание… при чем тут плотная лента автобана, белый пунктир разметки, светофоры странной конструкции и автомобили, стремительно летящие из ниоткуда в никуда?
Из пункта N в пункт N выехал автомобиль. Спрашивается, зачем он это сделал, что ждет его в пункте назначения и почему навстречу ему не выехал другой автомобиль? В школьных задачниках непременно кто-нибудь выезжает навстречу.
«Жизнь — это не школьный задачник, — снисходительно объясняли Тирличу. — А время всегда идет из пункта N в прошлом в тот же самый пункт, находящийся в будущем. И никто и никогда не движется в прошлое. Это же такая простая аллегория, поэтический образ!»
Вот только аллегория не бывает столь грубо вещественна и не давит мальчишек, вздумавших перебежать наперерез поэтическому образу.
Ах, эти аллегории! Что угодно можно толковать как угодно. Скажем, такой троп (чтобы не сказать труп): черный лимузин олицетворяет власть, и либо человек ложится власти под колеса, и тогда судьба его неотличима от судьбы навозной кучи, либо рано или поздно автомобиль с затененными стеклами приедет за ним.
«Фи! — сморщится эстет. — Только не надо политики! Дорога, в противовес вашим кучам, символ экзистенции…»
«Дорога — прорыв в грядущее…»
«…путь к Богу…»
Путь к себе. Недаром никто не едет по ней в обратную сторону. Можно уйти от политики, от грядущего и от Бога, но нельзя от себя.
Но почему? Если дорога олицетворяет политику, почему она проходит здесь, где нет никого важней благодушно-ленивого мэра? Если это символ будущего, то откуда он взялся в глуши, где до сих пор ездят на волах? Если это путь к Богу, почему на нем убивают детей и уезжают, не оглянувшись? Если это путь к себе, зачем нужен такой путь?
С подобными мыслями или сразу засыпаешь, или до утра комкаешь простыни бессонницей. Промаявшись пару часов, Тирлич поднялся и вышел в гостиничный холл. Там было темно, лишь на ресепшене горел огонек. Настольная лампа, старомодная, но все же электрическая, хотя Тирлич не удивился бы, увидав свечу или газовый рожок. Пожилой администратор, примостившись к лампе, читал книгу.
— Доброй ночи, — поздоровался Тирлич.
— Здравствуйте, — ответил консьерж. Было заметно, что он чувствует себя неловко, не зная, о чем говорить с постояльцем.
— Не спится, — пожаловался Тирлич. — Слишком много впечатлений, все так необычно. Должно быть, переутомился.
— Вообще у нас город тихий, достопримечательностей почти нет, туристов мало…
— У вас — дорога. Я ходил сегодня смотреть.
— Это да, — нехотя признал консьерж. — Поначалу она впечатляет. Хотя на самом деле в ней ничего особенного. Едут себе и едут. Если под колеса не соваться, считай, что их и нету.
— Вам, должно быть, надоело, а мне пока в диковинку.
— Хотите чаю? — предложил консьерж.
— Не откажусь.
Консьерж зажег спиртовку под серебряным чайничком, достал из шкафчика жестяную коробку с чаем. Как же это было непохоже на современные чаепития с электрокипятильниками, напоминающими больничную утку, и чайной пылью в пакетиках… в презервативах, как презрительно говорил Тирлич. Чай, который заварили для постояльца, наверняка доставили со сказочной Ланки быстроходным чайным клипером или привезли из Китая караванами по Великому шелковому пути. Такой чай располагает к доверительной беседе, и Тирлич, погрев руки о тонкий фарфор чашки, спросил:
— Я, наверное, задам бестактный вопрос, но почему хозяин гостиницы так сильно скинул для меня плату за номер?
— Дело в том, — оглянувшись на двери, ответил консьерж, — что сейчас мертвый сезон. Вы назвали цену, которую готовы платить. Вообще, это нормальная цена за дешевый номер, но для приезжих у нас только номера люкс, так что хозяину оставалось либо сдавать люкс за талер в сутки, либо уступить вас конкурентам, в то время как люксы будут пустовать.
— А просто номер за нормальную цену…
— Это невозможно. В обычных номерах останавливаются жители окрестных сел, а это народ суеверный. Хозяин опасается, что вы хотите уехать по дороге, а после этого никто из прибывших по торговым делам в вашем номере не остановится.
— Боятся, что страсть к дороге заразна?
— Нет, просто дурная примета. Удачи в делах не будет.
— Я так и знал, что это как-то окажется связано с дорогой. Осмелюсь предположить, что все странности вашей жизни от того, что рядом проходит дорога. Так что вы напрасно делаете вид, будто ее нет.
— Это дорога делает вид, будто нас нет.
Чай оказался под стать фарфоровым чашкам, серебряному чайничку, спиртовке, жестяной чайнице позапрошлого века с изображением зеленого куста на фоне гор. Безо всяких добавок и отдушек, чистый чайный аромат, запах экзотических стран, сказочных приключений, дороги. Странно, как могут люди, пьющие такой чай, всю жизнь просидеть на одном месте, особенно, когда совсем близко гудит моторами овеществленная метафора. С другой стороны (а любую мысль можно рассматривать по меньшей мере с трех сторон), аромат хорошего чая навевает мечты о нехоженых тропах, а не о пробензиненном автобане.
— Я слышал, что ночью автострада представляет собой изумительное зрелище.
— Вполне возможно. Только я не рекомендовал бы ходить туда ночью одному.
— Тоже дурная примета или ночью что-то не так?
— Вот именно — или… Завораживает она, особенно тех, кто непривычен. Некоторые под колеса бросаются, другие уезжают. Одно время в мэрии даже лежал законопроект, по которому ночная прогулка к дороге приравнивалась к попытке самоубийства и наказывалась довольно ощутимым штрафом. Единственный раз, когда в мэрии обсуждалась проблема дороги. Разумеется, дебаты ни к чему не привели, а жаль. Я придерживаюсь либеральных взглядов, но поймите, одно дело — свободный выбор, совсем иное — самоубийство под влиянием случайного импульса. А ведь это иначе как самоубийством не назовешь.