Я проснулся от радости,

                                             глаза раскрываю,

ногами отпихиваю одеяло,

                                              встаю, как пружина.

Что же такое?

Может, солнце продвинулось к маю?

Подходит зима?

Радость меня закружила.

Радость волнует меня,

                                  охватывает,

                                                     тревожит.

Я воду плещу на лицо

                                          и подпрыгиваю даже.

Какая же радость?

                                 По службе?

                                                        По дружбе, быть может?

Или слава пришла

                               и меня полюбили?

                                                               Когда же?

Перебираю дела свои —

                                             ничего в них такого —

ни вчера,

ни сегодня,

ни завтра —

                    особенного не вижу.

А сердце от радости ворочается бестолково,

и что-то

                   необычайно счастливое —

ближе и ближе.

Надо что-то предпринимать,

разорвусь ведь на части!

Надо всем сообщить обо всем,

                                                          это радость какая!

Так нельзя,

я не справлюсь один с этим счастьем,

так и буду ходить по земле я,

                                                   к нему привыкая.

Обзваниваю друзей:

«Что случилось? Не слышал?

Не знаете ничего?

                                  Не случилось?

Вот странное дело!..»

А радость меня между тем поднимает всё выше,

и я несу ее,

                   к сердцу прижав неумело.

И вдруг осенило!

И всё загорается светом:

да,

       война ведь окончена!

                                              Вот как!

                                                            Скажи-ка на милость!

Как это мог я забыть и не вспомнить об этом!

Мне

        Девятое мая в Берлине

                                                      сегодня приснилось.

«Люблю без памяти», —

                                          читал

                                                  и слышал я не раз.

«„Без памяти!“ —

                              смеялся я. —

                                                      Словесный трафарет!..»

Влюбленные,

                       прошу

                                  прощения у вас.

Опять в дороге я один.

Тебя со мною нет.

Ты на манер воды в ручье —

                                                     вглядеться не могу,

так переменчиво светла,

                                            всегда

                                                         под стать стрижу,

стрижу летящему:

                                  за ним

                                                я взглядом пробегу

и вверх и вниз по синеве

                                              и всё ж

                                                            не разгляжу.

Я собираюсь каждый день:

                                                вглядеться так,

чтоб в память вправить навсегда,

                                                             на все года!

Но ты уйдешь,

                          и я над памятью —

                                                       как над неводом рыбак,

когда в пустых ячейках

                                             пузырится

                                                                    пойманная вода.

На что уж карточка твоя —

                                               без памяти и та:

не помнит смеха твоего,

                                             ни слов твоих,

                                                                       ни слез,

в ней —

             не присущие тебе —

                                                покой и немота.

Могу ли с памятью такой считаться я всерьез?!

Нет, понял я теперь:

                                      тебя

                                                   нельзя запоминать.

Все искры глаз твоих родных я в памяти коплю.

Но не запомню никогда

                                         и не смогу узнать.

Мне мало памяти одной, когда люблю.

Я шел,

                 и я никак не узнавал

тот самый

                    Земляной Садовый вал,

там, где бывал,

где ты жила,

                             где мы…

Здесь всё снежком занесено слегка.

Мы шли и шли,

                          в моей —

                                              твоя рука.

Тогда я не заметил там зимы.

Я не нашел ни дома, ни окна,

в том не твоя

                         и не моя вина.

И не война.

Ушли дороги врозь.

Тогда мы дружбой называли это,

то, что вело зимой нас до рассвета,

потом уже

                   любовью назвалось.

Тогда я провожал тебя,

                                        в ту ночь,

по лестнице поднялся,

                                         чтоб помочь

ключ повернуть,

вернуть портфелик твой

и варежку пожать:

                             «Нет, не снимай,

не май же!»

— «Да, пока еще не май…»

И я ушел

                       по скользкой мостовой.

Пойми,

                 я не лукавлю и не лгу,

мой давний друг,

                            я у тебя в долгу:

на много лет, с зимы далекой той

влюбился в жизнь,

                                захвачен высотой,

и счастьем то далекое зову.

Ты разбудила всё,

                                чем я живу.

Была еще любовь.

                                 Еще была.

А та зима —

                           опять чиста, бела.

Иду по ней в том памятном году,

и легкий тот снежок в начале дня

зовет,

            волнует,

                           радует меня,

чего-то я ищу,

чего-то жду.