Он слышал, как они передвигались по крыше, мелкие-мелкие перемещения. Они не уходят оттуда. Приготовились и теперь выжидают.

В наушнике затрещало.

Пит улыбнулся.

Он снова улыбнулся, но уже про себя, постарался встать в профиль, плечи перпендикулярно окну.

Снаряжение, подготовка, способности.

Снайпер. Военный снайпер.

Карта Аспсоса все еще лежала на столе, когда заместитель министра вернулась в кабинет и плотно закрыла за собой дверь.

— Продолжим.

Пятнадцать минут назад, уходя, она была напряжена, лицо красное. Она что-то сделала или с кем-то поговорила, а это дало результат. Замминистра выглядела спокойнее. Она сосредоточенно допила остатки кофе.

— Регистрационный журнал? — Она кивнула на одну из папок, снятых со стола.

— Да.

— Дайте.

Йоранссон протянул ей толстую черную папку; медленно перелистывая журнал, замминистра заметила, что каждая страница исписана от руки, разными почерками. Черной и синей шариковой ручкой.

— Здесь зафиксированы все встречи руководителя с агентом Хоффманном?

— Да.

— И это — единственный экземпляр?

— Этот экземпляр я храню как ответственное должностное лицо. Он единственный.

— Уничтожить.

Хозяйка кабинета положила папку на стол и подтолкнула ее к Йоранссону.

— Еще где-нибудь зафиксирована связь между Главным полицейским управлением и Хоффманном?

Йоранссон покачал головой:

— Нет. Мы не фиксировали связь ни с ним, ни с другими агентами. Мы так не работаем. — Йоранссон почувствовал, что его отпускает. — Хоффманн получал от нас плату девять лет. Но только со счета, который мы называем «информаторский». Этот счет никак не связан с персональными заданиями, и по нему не надо отчитываться перед налоговым управлением. Таким образом, Хоффманна нет ни в каких ведомостях. Его, формально говоря, для нас вообще не существует.

Папка с тюремным досье все еще лежала на стуле.

— А это? Его?

— Здесь информация только о нем.

Замминистра раскрыла папку, поискала в верхней части выписку из базы данных и протокол психиатрической экспертизы.

— Вот это — все?

— Это его образ, нами созданный.

— Созданный вами?

— Таким мы его сделали.

— И вот этот собирательный образ… если позволите так выразиться… послужит достаточным основанием для того полицейского, который будет принимать решение, когда операция по освобождению заложников… мм, продолжится?

В кабинете стало светлее, через окна пробились солнечные лучи, и белые листы бумаги усилили и отразили яркий свет.

— Этот образ был настолько хорош, что его одобрила мафиозная контора, в которую мы его внедрили. Потом мы его еще немножко подшлифовали для работы в Аспсосской тюрьме.

Замминистра отложила папку в сторону, внимательно посмотрела на Йоранссона: по должности он вполне мог бы руководить операцией по освобождению заложников там, в тюрьме.

— Вы могли бы… на основании вот этого и учитывая положение, которое возникло в Аспсосе, помня, что жизнь заложников под угрозой… вы смогли бы принять решение, предполагающее, что Хоффманн опасен, способен на убийство?

Интендант Йоранссон кивнул:

— Без сомнения.

— Может ли любой другой полицейский командир, которому будет поручено руководить спецназом, принять такое же решение, основываясь на этой информации?

— Ни один полицейский, который будет действовать на месте, основываясь на созданной нами характеристике Хоффманна, не усомнится в том, что Хоффманн готов прикончить тюремного инспектора.

Солнце устало сражаться с легкими облачками за окнами правительственной канцелярии, слепящий свет отступил, приятно было снова оглядеть кабинет.

— Значит… если командир спецназа в Аспсосе уверен, что Хоффманн готов убить заложников… и если он должен принять решение прямо сейчас… что он сделает?

— Если полицейский руководитель операции решит, что заложники в опасности и Хоффманн готов убить их… командир прикажет идти на штурм, чтобы спасти заложников.

Йоранссон подошел к столу. Провел кончиком пальца по плану, от прямоугольника, представлявшего собой корпус «В», к прямоугольнику церкви в полутора километрах от него.

— Но в нашем случае это невозможно.

Он принялся чертить пальцем кольцо за кольцом вокруг здания, отмеченного крестом. Движение было медленным, круг, еще круг, на бумаге не оставалось следов.

— Командир спецназа должен приказать своим бойцам подавить сопротивление террориста.

— Подавить сопротивление?

— Выстрелить.

— Выстрелить?

— Обезвредить.

— Обезвредить?

— Убить.

Каморка с маленьким деревянным алтарем уже превратилась в оперативный штаб. План Аспсосской тюрьмы так и лежал на поверхности, предназначенной для церковных служб, на полу стояли пустые и полупустые картонные стаканчики с кофе из закусочной с ближайшей бензоколонки, створки открытого настежь узкого окошка слегка шевелились, впуская воздух в тесное помещение: взбудораженные, громко разговаривающие люди быстро расходовали кислород. Эверт Гренс беспокойно бродил между Эдвардсоном, Сундквистом и Херманссон, громогласный, но неагрессивный. Он даже не ругался. Назначенный полицейским руководителем спецгруппы, он сосредоточенно искал решение, исход дела зависит от его приказов, он и только он будет напрямую отвечать за жизнь нескольких людей. Гренс покинул каморку, где не осталось воздуха, побродил по пустому кладбищу между могил и недавно посаженных цветов, увидел другое кладбище, куда зайти пока так и не решился. Он пойдет туда потом, когда здесь все будет кончено. Гренс остановился между серым, очень красивым надгробием и деревом, похожим на платан, взялся за висящий на груди бинокль и стал рассматривать строение за тюремной стеной. В окне здания мелькал человек по имени Пит Хоффманн, которого Гренс хотел допросить днем раньше. Все это дурно пахло, концы не сходились с концами. У только что госпитализированного человека вряд ли достанет сил и самообладания выстрелить другому человеку в глаз.

— Херманссон! — Гренс встал под открытым окном церкви и крикнул внутрь: — Сходите к тюремному врачу. Я хочу знать, как получилось, что заключенный, которому вчера утром назначили карантин, сегодня в обед стоит вон там и целится в заложников.

Гренс еще немного постоял под окном, глядя в сторону тюрьмы. Эта сила внутри, та, что каждый раз оживала в нем, заставляя, единожды взяв след, не отпускать и идти до победного, — в этот раз комиссар точно знал ее источник. Пожилой инспектор. Если бы те двое, в кого целился террорист, оба были этому бандиту соседями по тюремному коридору, Гренс не усердствовал бы так, не чувствовал бы этой грызущей тревоги. Именно так. Об одном из тех двух голых тел на полу мастерской Гренс не слишком заботился. Ему не жаль заключенного, тот ведь вполне мог оказаться в сговоре с террористом. Возможно, таким равнодушием и не стоило гордиться, но других чувств у Гренса не было. А вот охранник, носящий форму и работающий в тюрьме, представитель общества на службе, этим обществом презираемой… Немолодой мужчина, который день за днем возится с этими подлецами, не заслужил такого оскорбления. Не заслужил, чтобы кто-то присвоил себе право оборвать его жизнь, приставив к виску револьвер.

Гренс проглотил комок.

Этот охранник. В нем все дело.

Гренс опустил бинокль и достал мобильный. Он попытался вспомнить, случалось ли ему хоть когда-то просить своего непосредственного начальника о помощи два дня подряд. Когда-то давно они, со взаимного молчаливого согласия, решили не лезть в дела друг друга, чтобы избежать конфликтов. Но теперь у Гренса не было выбора. Он позвонил на телефон, стоящий в кабинете всего через две двери от его собственного. Позвонил еще раз, на коммутатор, попросил перевести звонок на мобильный. Интендант Йоранссон ответил после первого же гудка. Голос был тихим; Йоранссон как будто сидел на каком-то совещании, согнувшись над столом.