Гренс остался стоять, где стоял.

— 721018–0010. Три пистолета «радом» и четыре охотничьих ружья.

Имя, которое все еще у него на экране.

— Ах вот как…

— Я хочу знать, как так получилось, что человеку с судимостями выдали лицензию на служебное оружие.

— Не очень понимаю, о чем ты.

— Вооруженное нападение на полицейского. Покушение на убийство.

Пластиковый стаканчик наполнился, Гренс отхлебнул горячего, довольно кивнул сам себе и надоил еще стакан.

— Мне, Йоранссон, это непонятно.

Зато мне понятно, Гренс.

У него есть лицензия на оружие, потому что этот человек не склонен к насилию, не психопат, его не нужно контролировать и он не отбывал срок за покушение на убийство.

Потому что реестр, на который ты ссылаешься, — это рабочий инструмент. Фейк.

— Я могу выяснить. Если это важно.

Гренс попробовал кофе и из второго стаканчика, тоже одобрил и пошел прочь, теперь — медленнее.

— Это важно. Я хочу знать, кто выдал лицензию. И почему.

Я выдал.

— Сделаю, что смогу.

— Мне нужно знать сегодня. Завтра утром Хоффманна уже нужно допросить.

Интендант Йоранссон так и остался стоять под мигающими потрескивающими лампами, покуда Гренс шел прочь по коридору.

Йоранссон закричал в спину следователю, который требовал ответа:

— А остальные?

Гренс остановился, но не обернулся.

— Какие остальные?

— Вчера ты приходил ко мне с тремя именами.

— Двоих я сегодня взял. А этот черт в тюрьме. Я знаю, где его искать, он и завтра никуда оттуда не денется.

Слишком близко.

Неуклюжая фигура, неся по стаканчику в каждой руке, прохромала по коридору и скрылась в кабинете.

Гренс подошел слишком близко.

Унитаз пожелтел от мочи, в полотенце застряли жеваный табак и окурки самокруток. Моющее средство без запаха не справилось даже с верхним слоем засохшей грязи, Хоффманн долго тер ершиком для посуды, потом — мочалкой, но лишь без толку повозил ими по облезлым фаянсовым поверхностям. Туалет у входа в мастерскую был тесным, в него выскакивали ради того, чтобы ненадолго оторваться от ненавистной работы. Минутный побег от наказания, смысла которого осужденный так и не понял, — просто торчи у станка, сверли отверстия под болты в дверце для фонарного столба.

Хоффманн пошел в просторное помещение, поздоровался с зэками, которых видел вчера. Протер верстаки и полки, поскреб пол вокруг чана с соляркой, вытряхнул мусорные корзины, помыл большое окно, выходящее на церковь. Бросил взгляд на кабинетик за стеклом, где сидели оба охранника, дождался, пока они встанут, чтобы совершить ежечасный обход мастерской.

— Это ты?

Высокий, волосы собраны в длинный хвост, с бородой, которая делала его старше. Хоффманн предположил, что ему едва исполнилось двадцать.

— Да.

Парень работал на прессовочном станке, большие руки — на металле, который скоро станет прямоугольной дверцей. Успел сделать две штуки за минуту, перестал смотреть в окно.

— Один грамм. Сегодня. Каждый день.

— После обеда.

— Корпус «Н».

— У нас там сотрудник.

— Михал?

— Да. Возьмешь у него. И заплатишь ему.

Хоффманн надолго углубился в уборку, он тер и скреб еще почти час. За это время он как следует изучил помещение и рассчитал расстояние между окном и столбом, определил расположение камер слежения, узнал все, что можно. Теперь он мог удержать контроль над любой ситуацией, над гранью между жизнью и смертью. Вертухаи убрались из кабинета, и Хоффманн поспешил туда со своей тележкой — протирать пустой стол и вытряхивать такую же пустую мусорную корзину. При этом он старался стоять спиной к стеклянной стене и мастерской. Ему понадобилось всего несколько секунд — бритвенный станок так и лежал в кармане штанов. Пит сунул бритву в верхний ящик стола, в свободную ячейку, между карандашами и скрепками. Пластиковый пакетик отправился в мусорную корзину (Хоффманн так и стоял спиной к стеклу). Потом он вышел, лифт отвез его вниз, в подземный коридор, к четырем запертым дверям, ведущим в административное здание.

Пиджак жал в груди, тело чесалось. Он ослабил узел галстука, еще быстрее побежал по коридору и влетел в дверь, ведущую в большой дом, который сросся с другими и теперь был важной частью полицейского квартала.

По щекам, шее, по спине Йоранссона ручьем лился пот.

Пит Хоффманн. Паула.

Эверт Гренс направляется в Аспсосскую тюрьму, он уже зарезервировал комнату свиданий. Допрос продлится пару минут, не больше. Хоффманн перегнется через стол и спокойно попросит Гренса выключить диктофон, громко рассмеется и объяснит Гренсу, что тот может отправляться восвояси, мы же, черт возьми, на одной стороне, я сижу здесь по заданию ваших коллег, и ваш собственный шеф в кабинете правительственной канцелярии согласился закрыть глаза на убийство в некой квартире в центре Стокгольма — ради того, чтобы я мог продолжать свою работу здесь, в тюрьме.

Йоранссон вышел из лифта и без стука вошел в кабинет, не обратив внимания на телефонную трубку в руке хозяина, на взмах «подождите за дверью, я закончу разговор!». Он уселся на диван для посетителей и с отсутствующим видом вытянул шею, которая все гуще покрывалась красными пятнами. Начальник Главного полицейского управления закончил разговор и разрешил войти человеку, которого видел в первый раз.

— Эверт Гренс.

Капли пота на лбу, глаза беспокойно блуждают.

Начальник Главного управления вышел из-за стола, подошел к тележке с большими стаканами и бутылочками минеральной воды, открыл одну и залил ею два кубика льда, надеясь, что вода окажется достаточно холодной и посетитель придет в себя.

— Он поедет туда. Допросит его. Скверно… это… мы должны его спалить.

— Фредрик?

— Мы…

— Фредрик, посмотрите на меня. Вот так… вы о чем?

— Гренс. Завтра он допросит Хоффманна. В тюремной комнате для свиданий.

— Так. Возьмите стакан. Выпейте еще.

— Как вы не понимаете? Мы должны спалить его.

В административном здании за каждым столом сидели люди. Он начал с узкого коридора, в который выходили двери кабинетов, подмел и принялся драить пол; наконец серый линолеум почти засверкал. Потом дождался, пока ему дадут знак войти, вытряхнуть мусорные корзины и протереть полки и столы. Маленькие безликие кабинеты с видом на прогулочный двор. На улице Хоффманн увидел заключенных, которых не знал; они покуривали, сидели на солнышке или дремали, кто-то в обнимку с футбольным мячом, двое гуляли по дорожке вдоль внутренней стены. Запертой оказалась всего одна дверь. Пит время от времени проходил мимо, надеясь, что она окажется открыта и он успеет заглянуть внутрь. Через час этот кабинет остался единственным.

Хоффманн постучал, подождал.

— Да?

Директор тюрьмы не узнал того, кто приходил к нему вчера.

— Хоффманн. Уборщик… я подумал…

— Придется подождать. Пока я не закончу. Убери пока другие кабинеты.

— Я уже…

Леннарт Оскарссон закрыл дверь. Но за его плечом Хоффманн успел увидеть все, что хотел. Письменный стол и вазу с тюльпанами. Бутоны уже начали распускаться.

Пит немного посидел на стуле, положив руку на свою тележку и все чаще поглядывая на запертую дверь. Он начинал терять терпение, ведь все его надежды были в этом кабинете, именно сейчас он должен сделать шаг номер два.

Выдавить действующих дилеров.

Взять всё в свои руки.

— Ты здесь?

Дверь открылась. Оскарссон смотрел на него.

— Можно.

Директор тюрьмы ушел в кабинет, где сидела женщина, бывшая, согласно табличке на двери, экономистом. Хоффманн кивнул и вошел, подтолкнул тележку к письменному столу, подождал. Минуту, две. Оскарссон не вернулся, его голос слышался одновременно с женским, они чему-то смеялись.

Хоффманн наклонился над букетами. Цветы уже достаточно раскрылись — не полностью, но можно было сунуть палец и подцепить обрезанные и завязанные узлом презервативы, в каждом — по три грамма амфетамина. Амфетамина, произведенного на фабрике в Седльце с применением не ацетона, а цветочного удобрения, чем и объяснялся отчетливый аромат.