Эрик не спускал глаз с человека, на котором лежал отпечаток чужой смерти, и видел перед собой выносливого жилистого мужчину, при необходимости — очень жесткого, но сейчас другого. Прошло чуть больше трех лет с тех пор, как были сделаны первые шаги по внедрению агента Паулы в «Войтек Секьюрити Интернешнл», в рапорте, составленном полицейскими аналитиками из отдела международного мониторинга, эта организация определялась как уверенно растущая ветвь восточноевропейской мафии, уже пустившая корни в Норвегии и Дании. Инспектор из Главного полицейского управления Стокгольма переправил донесение Вильсону и напомнил ему биографию Паулы, о том, что польский у того второй родной язык, а также что на Паулу есть кое-что в ASPEN[19] и что парню устроили серьезное уголовное прошлое, которое при желании всегда можно проверить.

Сейчас они были уже у цели.

Благодаря смелости, солидности и убедительности в роли уголовника Паула добрался до вершины организации, маскирующейся под польское охранное предприятие: в Варшаве он разговаривал с самим вторым заместителем директора и Крышей.

— Я слышал, как он снял пистолет с предохранителя, но не успел помешать.

Вильсон смотрел на своего агента и друга, в лицо, которое попеременно было лицом то Пита, то Паулы.

— Я пытался успокоить их, но не выходя за рамки… Эрик, у меня не было выбора, понимаешь, я играю свою роль и должен играть ее на отлично, иначе… иначе умереть придется мне.

Его лицо сейчас окончательно превратилось в лицо Паулы — как всегда неожиданно.

— А он плохо играл свою роль. Он не справился. Чтобы сыграть уголовника, надо им быть.

Перед Эриком не нужно было оправдываться, он знал все обстоятельства, знал, что каждый день смерть ходит за Паулой по пятам — при такой работе гибель входит в число рисков, Эрик знал, что стукачей ненавидят свои же. Но все же хотел, не зная даже почему, убедиться в невиновности Пита, прежде чем обеспечивать ему защиту от уголовной ответственности.

— Тот, кто стрелял…

— Да?

— Под каким углом?

— Я знаю, Эрик, чего ты доискиваешься. Мне есть чем защищаться.

— Под каким углом?

Хоффманн понимал, что Вильсон должен задать все эти вопросы, таков порядок.

— Левый висок. Прямой угол. Прямо в голову.

— Где ты стоял?

— Напротив убитого.

Эрик Вильсон мысленно вернулся в квартиру, где только что был, к пятнам на полу и флажкам на стене, к конусу пространства, где пятна крови и мозга отсутствовали.

— Твоя одежда?

— Ничего не попало.

Пока ответы правильные.

На месте напротив убитого не было крови.

А вот на стрелявшего попал целый фонтан брызг.

— Она еще у тебя? Одежда?

— Нет. Сжег. На всякий случай.

Хоффманн знал, чего ищет Эрик. Доказательств.

— Я забрал одежду того, кто стрелял. Взял на себя смелость сжечь ее и сохранить рубашку. Вдруг понадобится.

Одиночка. Полагаться только на себя.

Так Пит Хоффманн жил, так он выживал.

— Принято.

— И орудие убийства тоже у меня.

Вильсон улыбнулся.

— А звонок в диспетчерскую службу?

— Это был я.

Снова правильный ответ.

Покидая Крунуберг — twelve, — Вильсон зашел — thirty-seven — в дежурно-диспетчерскую службу и проверил — fifty — запись.

— Я слышал. У тебя был нервный голос. И я понимаю, почему ты нервничал. Но мы с этим разберемся. Сейчас мы разойдемся, и я сразу возьмусь за дело.

Эверт Гренс устал ждать. Последний разговор — двадцать две минуты назад. Сколько времени нужно, чтобы изучить отпечатки зубов и пальцев мертвеца? Якуб Андерсен из Копенгагена говорил об информаторе. Гренс вздохнул. Привлекать гражданских в качестве информаторов и работающих под полицейским прикрытием агентов в перспективе, черт возьми, куда дешевле, чем агентов-полицейских; от информатора можно легко избавиться, «слить» его, ни за что не отвечая и без проблем по профсоюзной линии. Но такое будущее — не для него, Гренса. Когда работу полицейских-одиночек начнут перепоручать бандитам, которые стучат на своих же товарищей, Гренс будет уже на пенсии.

Двадцать четыре минуты. Он позвонил сам.

— Андерсен.

— Уже хрен знает сколько времени прошло.

— Я слышу — вы Эверт Гренс.

— Ну?

— Это он.

— Точно?

— Отпечатки пальцев совпали.

— Кто?

— Мы звали его Карстен. Один из моих лучших агентов.

— К черту кодовые имена.

— Вы же знаете, как работает система. Я как руководитель операции не могу…

— Я расследую убийство. Меня не волнуют ваши так называемые секреты. Мне нужно имя, личный номер, место проживания.

— Вы их не получите.

— Гражданское состояние. Размер обуви. Сексуальная ориентация. Размер трусов. Я хочу знать, что он делал на месте преступления. И кто послал его туда. Все.

— Ничего этого я вам не скажу. В данной операции он был просто одним из многих агентов под прикрытием. Так что вы можете не получить вообще никакой информации.

Гренс треснул трубкой по столу и только потом заорал в нее:

— Значит… значит, так… сначала датская полиция действует на шведской территории, не ставя в известность шведскую полицию! А когда операция проваливается к чертям и заканчивается убийством, датская полиция даже не собирается делиться информацией со шведской — притом что убийство расследуют шведы? Андерсен, послушайте сами, что вы говорите!

Трубка опять ударилась о стол, на этот раз сильнее. Гренс больше не кричал, а шипел:

— Я понимаю, что вы получили задание и теперь выполняете его. Но есть еще и мое задание. И если я не справлюсь с ним в течение… скажем, двадцати четырех часов, мы увидимся вне зависимости от того, нравится вам это или нет. И будем передавать друг другу всю информацию до последнего слова.

Пит Хоффманн чувствовал облегчение.

Вчера вечером он сказал правду в ответ на вопросы второго заместителя о несчастном случае на Вестманнагатан и избежал поездки на городскую окраину и двух пуль в голову. А только что он правдиво ответил на вопросы Эрика, единственного человека, который знал о его настоящем задании и теперь должен защитить его от суда и тюрьмы.

Варшавская встреча с Крышей, финансирующим работу на закрытом рынке Швеции, — вот то, к чему они стремились.

— Четыре тысячи сидящих по тюрьмам тяжелых наркоманов. Цена — втрое выше, чем на воле. Восемь-девять миллионов крон в день. В смысле — если все заплатят. — Хоффманн оторвал еще кусок защитной пленки с кухонного стола. — Но даже не это самое главное.

Эрик Вильсон слушал, откинувшись назад. Вот миг, который стоил всего. С тремя пулевыми дырками в послужном списке Хоффманн сумел проникнуть в организацию, к которой Управление иначе даже близко не подошло бы. Информация, которую Управление получало от Паулы, стоила работы сорока полицейских агентов, Паула знает об этой отрасли мафии больше любого шведского полицейского.

— Главное — контролировать это дело извне.

Вот миг, ради которого агент подвергается опасности, постоянно рискует.

— Есть те, кто сможет платить за наркоту, сидя в камере, — те, у кого достаточно денег.

Миг, когда организация начнет расти, набирать силу, становиться чем-то иным.

— И есть те, кто не сможет платить и кому мы, несмотря на это, продолжим продавать наркоту; они будут потихоньку закидываться, а когда отсидят — окажутся на свободе с парой футболок, накопленными тремя сотнями и билетом домой. И начнут батрачить на «Войтек». Так мы завербуем новых преступников на свободе. Отмотавших срок и вынужденных выбирать между отработкой долга и двумя выстрелами в голову.

Миг, когда шведская полиция сможет вступить в дело и задушить мафиозную экспансию; такой шанс выпадает лишь однажды.

— Понимаешь, Эрик? В этой стране пятьдесят шесть тюрем. И еще несколько строится. «Войтек» собирается контролировать абсолютно все эти тюрьмы. А еще — армию должников и серьезный криминал на воле.