Юра потерял нить и замолчал. Жилин все разрисовывал свой интеграл, лицо у него стало почему-то печальное. Потом он сказал:

— А причем здесь капитан Быков?

Юра вспомнил, с чего он начал.

— Алексей Петрович,—нерешительно пробормотал он,—он…какой-то скучноватый…

Жилин кивнул.

— Я так и думал,— сказал он.— Но ты ошибаешься, дружище, если мешаешь все в одну кучу — и Быкова и любителей безопасных шоссе…

— Я совсем не это имел в виду…

— Я понимаю тебя.Так вот. Быков любит свое дело— раз. Не мыслит себя в каком-либо другом качестве— два.И потом ведь Алексей Петрович работает даже тогда, когда читает журналы или дремлет в своем кресле. Ты никогда не задумывался над этим?

— Н-нет…

— Зря.Знаешь,в чем работа Быкова? Быть всегда готовым. Это очень сложная работа.Тяжелая,изматывающая. Нужно быть Быковым, чтобы выдерживать все это. Чтобы привыкнуть к постоянному напряжению,к состоянию непрерывной готовности. Не понимаешь?

— Не знаю… Если это действительно так…

— Но это действительно так!Он солдат космоса.Ему можно только позавидовать, Юрочка, потому что он нашел главное в себе и в мире.Он нужен, необходим и труднозаменим. Понимаешь?

Юра нерешительно кивнул.Перед ним встала осточертевшая картина — прославленный капитан в шлепанцах и полосатых носках в позе бюргера в своем любимом кресле.

— Я знаю,тебя покорил Владимир Сергеевич.Что ж,это понятно.С одной стороны,Юрковский,который считает, что жизнь— это довольно скучная возня с довольно скучными делами и нужно пользоваться всяким случаем, чтобы разрядиться в великолепной вспышке.С другой стороны,Быков,который полагает истинную жизнь в непрерывном напряжении, не признает никаких случаев,потому что он готов к любому случаю,и никакой случай не будет для него неожиданностью… Но есть еще и третья сторона. Представь себе, Юра,— Жилин положил ладони на стол и откинулся в кресле,— огромное здание человеческой культуры: все, что человек создал сам, вырвал у природы, переосмыслил и сделал заново так,как природе было бы не под силу. Величественное такое здание! Строят его люди,которые отлично знают свое дело и очень любят свое дело. Например, Юрковский,Быков…Таких людей меньше пока,чем других.А другие — это те, на ком стоит это здание.Так называемые маленькие люди. Просто честные люди, которые, может быть,и не знают, что они любят, а что нет. Не знают, не имели случая узнать,что они могут, а что нет. Просто честно работают там, где поставила их жизнь.И вот они-то в основном и держат на своих плечах дворец мысли и духа. С девяти до пятнадцати держат, а потом едут по грибы… — Жилин помолчал.— Конечно,хочется, чтобы каждый и держал и строил.Очень,брат, хочется. И так обязательно будет когда-нибудь. Но на это нужно время. И силы. Такое положение вещей тоже ведь надо создать.

Юра думал.Что-то было в словах Ивана.Что-то непривычное.Это надо было еще осмыслить.

Жилин заложил руки за голову.

— Я вспоминаю одну историю,—проговорил он.Он глядел прямо на лампу,зрачки у него стали как точки.— У меня был товарищ,звали его Толя.Мы вместе в школе учились. Он был всегда такой незаметный, все, бывало, копался в мелочах. Мастерил какие-то тетрадочки,клеил коробочки.Очень любил переплетать старые зачитанные книжки.Добряк был большой, до того добряк, что обидных шуток не понимал.Воспринимал их как-то странно и,на наш тогдашний развеселый взгляд, как-то даже дико.Запустишь ему,бывало, в кровать тритона, а он его вытащит, положит на ладонь и долго рассматривает.Мы вокруг гогочем,потому что смешно, а он его разглядывает,а потом скажет негромко: «Вот бедняга»— и отнесет его в пруд.Потом он вырос и стал где-то статистиком. Всем известно, работа эта тихая и незаметная,и все мы считали, что так ему и надо и ни на что другое наш Толя не годится. Работал он честно,без всякого увлечения, но добросовестно.Мы летали к Юпитеру, поднимали вечную мерзлоту, строили новые заводы,а он все сидел в своем учреждении и считал на машинах,которые не сам придумал. Образцовый маленький человек.Хоть обложи его ватой и помести в музей под колпак с соответствующей надписью: «Типичный самодовлеющий человечек конца двадцатого века».Потом он умер. Запустил пустяковое заболевание, потому что боялся операции, и умер.Это случается с маленькими людьми, хотя об этом никогда не пишут в газетах.

Жилин замолчал, словно прислушиваясь. Юра ждал.

— Это было в Карелии, на берегу лесного озера. Его кровать стояла на застекленной веранде,и я сидел рядом и видел сразу и его небритое темное лицо… мертвое лицо… и огромную синюю тучу над лесом на той стороне озера. Врач сказал: «Умер». И тотчас же ударил гром невиданной силы, и разразилась такая гроза, какие на редкость даже на южных морях.Ветер ломал деревья и кидал их на мокрые розовые скалы,так что они разлетались в щепки, но даже их треска не было слышно в реве ветра.Озеро стеной шло на берег, и в эту стену били не по-северному яркие молнии.С домов срывало крыши. Повсюду остановились часы— никто не знает почему. Животные умирали с разорванными легкими.Это была неистовая, зверская буря,словно весь неживой мир встал на дыбы. А он лежал тихий,обыкновенный,и,как всегда,это его не касалось.— Жилин снова прислушался.— Я, Юрик, человек не трусливый, спокойный, но тогда мне было страшно. Я вдруг подумал: «Так вот ты какой был, наш маленький скучный Толик. Ты тихо и незаметно, сам не подозревая ни о чем, держал на плечах равновесие Мира.Умер— и равновесие рухнуло, и Мир встал дыбом». Если бы мне тогда прокричали на ухо, что Земля сорвалась с орбиты и ринулась на Солнце, я бы только кивнул головой. И еще я тогда подумал…— Жилин помолчал. — Я подумал: почему он был таким скучным и таким маленьким? Ведь он был очень скучным человеком, Юра. Очень. Если бы эта буря случилась у него на глазах, он наверняка бы закричал: «Ах! Тапочки! Тапочки мои сохнут на крыльце!» И побежал бы спасать тапочки. Но почему, как он стал таким?

Жилин замолчал и строго посмотрел на Юру.

— Но он же сам был виноват… — робко сказал Юра.

— Неправда.Никто никогда не бывает виноват только сам. Такими, какими мы становимся,нас делают люди.Вот в чем дело.А мы… Как часто мы не платим этот должок… Почти никогда.А ведь нет ничего важнее этого.Это главное.Сейчас это главное. Раньше главным было дать человеку свободу стать тем, чем ему хочется быть. А теперь главное— показать человеку, каким надо стать для того, чтобы быть по-человечески счастливым. Вот это сейчас главное,— Жилин посмотрел на Юру и вдруг спросил: — Правда?

— Наверное,— сказал Юра.Все это было правильно, но как-то чуждо ему. Как-то не трогало. Безнадежным казалось это дело. Или скучным…

Жилин сидел,настороженно прислушиваясь. Глаза у него совсем остановились.

— Что случилось? — спросил Юра.

— Тихо!— Жилин поднялся.— Странно,— сказал он. Он все прислушивался. Юра вдруг ощутил, как пол тихонько дрогнул под ногами, и в ту же секунду пронзительно завыла сирена.Он вскочил и кинулся к двери. Жилин поймал его за плечо.

— Спокойно,— сказал он.— Свое место по расписанию помнишь?

— Да! — сказал Юра и задохнулся.

— Обязанности тоже? — Жилин отпустил его. — Марш!

Юра кинулся в коридор.

Он бежал по кольцевому коридору в вакуум-отсек, где было его место по аварийному расписанию, бежал быстро, но все же сдерживался, чтобы не пуститься во всю прыть.Стажеру надлежит быть «спокойну, выдержану и всегда готову», однако когда по кораблю несется тоскливый угрожающий вой, когда корабль судорожно вздрагивает, словно раненый, у которого копаются в ране неумелыми пальцами,когда плохо понимаешь,что ты должен делать, и совсем не понимаешь, что происходит… В конце коридора вспыхнули красные лампы. Юра не выдержал и кинулся со всех ног.

Навалившись, он откатил тяжелую дверь и влетел в серую комнату,где вдоль стен темнели стеклянные шторы боксов с вакуум-скафандрами.Надо было поднять все шторы,проверить комплектность скафандров,давление в баллонах, энергопитание,перевести крепление каждого скафандра в аварийное положение и сделать что-то еще…Потом надо было надеть свой скафандр и с откинутым колпаком ждать дальнейших распоряжений.