— Фу ты, черт, Владимир,— сказал он с облегчением,— я уж думал, что дело совсем плохо. Ну как ты, встать можешь?

Юрковский пошевелил губами, открыл рот и захрипел. Глаза его приобрели осмысленное выражение, брови сдвинулись.

— Ладно, ладно, лежи,— сказал Дауге. — Тебе надо немного полежать.

Он оглянулся и увидел в дверях Шарля Моллара. Моллар стоял, держась за косяк, и слегка покачивался. Лицо у него было красное, распухшее, и он был весь мокрый и обвешан какими-то белыми сосульками.Дауге даже показалось, что от него идет пар. Несколько минут Моллар молчал, переводя печальный взгляд с Дауге на Юрковского, а планетологи озадаченно глядели на него. Юрковский перестал хрипеть. Потом Моллар сильно качнулся вперед, перешагнул через комингс и, быстро семеня ногами, подобрался к ближайшему креслу. У него был мокрый и несчастный вид, и, когда он сел, по каюте прошла волна вкусного запаха вареного мяса. Дауге пошевелил носом.

— Это суп? — осведомился он.

— Oui, monsieur, — печально сказал Моллар.— Въермишелль.

— И как суп? — спросил Дауге. — Хорошё-о?

— Хорошё-о, — сказал Моллар и стал собирать с себя вермишель.

— Я очень люблю суп, — пояснил Дауге. — И всегда интересуюсь как.

Моллар вздохнул и улыбнулся.

— Больше нет суп,— сказал он.— Это биль очень горячий суп.Но это биль уже не кипьяток.

— Боже мой! — сказал Дауге и все-таки захохотал. Моллар тоже засмеялся.

— Да! — закричал он. — Это биль очень забавно, но очень неудобно, и суп пропал весь.

Юрковский захрипел. Лицо его перекосилось и налилось кровью. Дауге встревоженно повернулся к нему.

— Вольдемар сильно ушибся?— спросил Моллар. Вытянув шею, он с опасливым любопытством глядел на Юрковского.

— Вольдемара ударило током, — сказал Дауге. Он больше не улыбался.

— Но что произошло?— сказал Моллар.— Било так неудобно…

Юрковский перестал хрипеть, сел и, страшно оскалясь, стал копаться в нагрудном кармане куртки.

— Что с тобой, Володька? — растерянно спросил Дауге.

— Вольдемар не может говорить, — тихо сказал Моллар.

Юрковский торопливо закивал, вытащил авторучку и блокнот и стал писать, дергая головой.

— Ты успокойся, Володя,— пробормотал Дауге.— Это немедленно пройдет.

— Это пройдет, — подтвердил Моллар.— Со мною тоже било так. Биль очень большой ток, и потом все прошло.

Юрковский отдал блокнот Дауге, снова лег и прикрыл глаза.

— «Говорить не могу»,— с трудом разобрал Дауге.— Ты не волнуйся, Володя, это пройдет. — Юрковский нетерпеливо дернулся.— Так. Сейчас. «Как Алексей и пилоты? Как корабль?» Не знаю,— растерянно сказал Дауге и поглядел на люк в рубку. — Фу, черт, я обо всем забыл.

Юрковский мотнул головой и тоже посмотрел на люк в рубку.

— Я узна ю,— сказал Моллар. — Я все сейчас буду познать.

Он встал с кресла, но люк распахнулся, и в кают-компанию шагнул капитан Быков, огромный, взъерошенный, с ненормально лиловым носом и иссиня-черным синяком над правой бровью. Он оглядел всех свирепыми маленькими глазками, подошел к столу, уперся в стол кулаками и сказал:

— Почему пассажиры не в амортизаторах?

Это было сказано негромко,но так,что Шарль Моллар сразу перестал радостно улыбаться. Наступила короткая тяжелая тишина, и Дауге неловко, кривовато усмехнулся и стал глядеть в сторону,а Юрковский снова прикрыл глаза.«А дела-то неважные»,— подумал Юрковский. Он хорошо знал Быкова.

— Когда на этом корабле будет дисциплина? — сказал Быков.

Пассажиры молчали.

— Мальчишки,— сказал Быков с отвращением и сел.— Бедлам.Что с вами,мсье Моллар? — спросил он устало.

— Это суп, — с готовностью сказал Моллар.— Я немедленно пойду почиститься.

— Подождите, мсье Моллар, — сказал Быков.

— Кх… де мы? — прохрипел Юрковский.

— Падаем, — коротко сказал Быков.

Юрковский вздрогнул и поднялся.

— Кх… уда?— спросил он. Он ждал этого, но все-таки вздрогнул.

— В Юпитер,— сказал Быков. Он не смотрел на планетологов. Он смотрел на Моллара. Ему было очень жалко Моллара. Моллар был в первом своем настоящем космическом рейсе, и его очень ждали на Амальтее. Моллар был замечательным радиооптиком.

— О,— сказал Моллар,— в Юпитер?

— Да,— Быков помолчал,ощупывая синяк на лбу.— Отражатель разбит. Контроль отражателя разбит. В корабле восемнадцать пробоин.

— Гореть будем?— быстро спросил Дауге.

— Пока не знаю. Михаил считает. Может быть, не сгорим.

Он замолчал. Моллар сказал:

— Пойду почиститься.

— Погодите, Шарль,—сказал Быков.—Товарищи,вы хорошо поняли,что я сказал? Мы падаем в Юпитер.

— Поняли, — сказал Дауге.

— Теперь мы будем падать в Юпитер всю нашу жизнь,— сказал Моллар. Быков искоса глядел на него, не отрываясь.

— Х-хорошо ска-азано,— сказал Юрковский.

— C'est le mot¹,— сказал Моллар. Он улыбался. — Можно…Можно, я все-таки пойду чистить себя?

[¹C'est le mot — хорошо сказано (фр.).]

— Да, идите, — медленно сказал Быков.

Моллар повернулся и пошел из кают-компании. Все глядели ему вслед. Они услышали, как в коридоре он запел слабым, но приятным голосом.

— Что он поет? — спросил Быков. Моллар никогда не пел раньше.

Дауге прислушался и стал переводить:

— «Две ласточки целуются за окном моего звездолета. В пустоте-те-те-те. И как их туда занесло.Они очень любили друг друга и сиганули туда полюбоваться на звезды. Тра-ля-ля. И какое вам дело до них». Что-то в этом роде.

— Тра-ля-ля,— задумчиво сказал Быков. — Здорово.

— Т-ты п-пе-ереводишь, к-как ЛИАНТО,— сказал Юрковский.— «С-сиганули» — ш-шедевр.

Быков поглядел на него с изумлением.

— Ты что это, Владимир? — спросил он. — Что с тобой?

— З-заика н-на-а всю жизнь, — ответил Юрковский, усмехаясь.

— Его ударило током, — сказал тихо Дауге.

Быков пожевал губами.

— Ничего,— сказал он.— Не мы первые. И бывало похуже.

Он знал, что хуже еще никогда не бывало.Ни с ним, ни с планетологами. Из полуоткрытого люка раздался голос Михаила Антоновича:

— Алешенька, готово!

— Поди сюда,— сказал Быков.

Михаил Антонович, толстый и исцарапанный, ввалился в кают-компанию.Он был без рубашки и лоснился от пота.

— Ух,как тут у вас холодно!— сказал он,обхватывая толстую грудь короткими пухлыми ручками. — А в рубке ужасно жарко.

— Давай, Михаил, — нетерпеливо сказал Быков.

— А что с Володенькой? — испуганно спросил штурман.

— Давай, давай, — повторил Быков. — Током его ударило.

— А где Шарль? — спросил штурман, усаживаясь.

— Шарль жив и здоров,— ответил Быков, сдерживаясь. — Все живы и здоровы. Начинай.

— Ну и слава богу,— сказал штурман.— Так вот, мальчики. Я здесь немножко посчитал, и получается вот какая картина. «Тахмасиб» падает, и горючего, чтобы вырваться, нам не хватит.

— Ясно даже и ежу, — сказал Юрковский, почти не заикаясь.

— Не хватит. Вырваться можно только на фотореакторе, но у нас, кажется, разбит отражатель. А вот на торможение горючего хватит. Вот я рассчитал программу. Если общепринятая теория строения Юпитера верна, мы не сгорим.

Дауге хотел сказать,что общепринятой теории строения Юпитера не существует и никогда не существовало, но промолчал.

— Мы уже сейчас хорошо тормозимся,— продолжал Михаил Антонович.— Так что, по-моему,провалимся мы благополучно.А больше сделать ничего нельзя,мальчики. — Михаил Антонович виновато улыбнулся.— Если, конечно, мы не исправим отражатель.

— На Юпитере нет ремонтных станций. Это следует из всех теорий Юпитера. — Быкову хотелось, чтобы они все-таки поняли. До конца поняли. Ему все еще казалось, что они не понимают.

— Какую теорию строения ты считаешь общепринятой? — спросил Дауге.

Михаил Антонович пожал плечиком.

— Теорию Кангрена,— сказал он.

Быков выжидающе уставился на планетологов.

— Ну что ж,— сказал Дауге.— Можно и Кангрена.

Юрковский молчал, глядя в потолок.