– Чайку? – спросила она, и он на миг поднял темные глаза, потом кивнул. Глаза. Они у него и теперь были такими же бездонными. И алчущими. Теперь она лучше понимала, что за этим стояло. Вандиен был слишком жаден до жизни и никогда не мог насытиться ею.

Чай лился в кружку из глиняного горшка, сладко пахнущий, совсем золотой в свете костра. Холод бежал прочь, аромат напитка напоминал о весне. Ки передала кружку Вандиену и наполнила свою собственную. И спросила, больше затем, чтобы не молчать:

– Ну и скоро прилив?

– Выше всего он будет, когда рассветет, – ответил Вандиен. – Но работать на нас он начнет гораздо, гораздо раньше… Да, Ки, с тех пор как я сюда попал, я столько всего узнал о приливах и лунном притяжении, что пора бы уже и начать забывать! Жду не дождусь поскорее уехать отсюда и выкинуть все это из головы. Кроме одной и самой важной подробности: прилив никогда не наступает тогда, когда он действительно нужен. Вот и сейчас вода поднимется СЛИШКОМ РАНО, чтобы я успел лечь и отоспаться, и СЛИШКОМ ПОЗДНО, чтобы просто скоротать время здесь у костра. Я обязательно задремлю и просплю…

– Вообще-то надо еще коней привести, – ненавязчиво напомнила Ки. – И запрячь. А также вымыть и убрать все миски и котелки. И все в кабинке приготовить для дороги. Потому что, как только мы выудим скилий, мы сматываемся. Хватит уже с меня всякой там воды, в особенности соленой. Сколько у меня в фургоне металлических частей, хоть бы одна не позеленела!

– Насчет смотаться как можно скорее – полностью поддерживаю. Что же касается всего остального, наука мне на будущее: никогда тебе не выбалтывать, что мне надо как-то убить время…

– Зато я, если у меня будет свободное время, тебе обязательно сразу скажу, – пообещала Ки. Вытащив из кабинки конскую упряжь, она помаслила тряпочку и принялась пропитывать кожу ремней и отчищать металлические части. Некоторое время Вандиен криво улыбался, наблюдая за ней. Потом поднялся и стал собирать посуду и ложки.

Когда все пряжки заблестели в свете огня, Ки удовлетворенно кивнула и повесила сбрую обратно на гвоздик. К тому времени и Вандиен вернулся к костру. Усевшись, он стал смотреть на огонь, неспешно потирая пальцем свой шрам. Ки молча смотрела на него, пока он не почувствовал ее взгляд и не поднял глаза. Его рука сразу упала на колени. Он улыбнулся. Улыбнулся совершенно прежней улыбкой. Туча унеслась: перед Ки снова был Вандиен, которого она любила и знала. Ки испытала огромное облегчение и поняла, что оно в полной мере отразилось у нее на лице.

– Нет, какая все это глупость была, а? – сказал Вандиен. – Теперь, когда наша здешняя эпопея вроде кончается, я мысленно поставил на ней точку и… слушай, я успокоился! А ведь какая чушь, если подумать! Пока Зролан не предложила мне вывести шрам, я ведь ни о чем таком ни разу не думал. Но стоило ей заикнуться об этом, и я немедленно так размечтался, что сам себя уговорил, будто это возможно! Я с полным удовольствием выставил себя на посмешище, да еще и тебя в это дело втравил… и все это ради такой чепухи, как гладкая физиономия! И вот теперь я словно очнулся. Я понял, каким был идиотом, и с трудом верю, что вправду столько всего натворил. Это… ну, вроде того, как протрезвеешь и силишься вспомнить свое вчерашнее остроумие. И выясняется, что на самом-то деле такое городил… – Вандиен обращался к огню костра, осуждающе покачивая головой.

– Что ж, теперь я по-новому оценил мой шрам и смирился с ним как с неотъемлемой частью моей внешности. Тоже наука…

– «Себя смиряй и подрастай», как говаривал мой батюшка, – согласилась Ки.

– «Смиряйся и тони», как говорят рыбаки, – произнес чей-то голос, и из темноты в круг света вступила Джени.

Ки с Вандиеном разом подпрыгнули. Шорох прибоя заглушил шаги девушки, подошедшей по песку и мелким камешкам.

– Как там Саша? – сразу поинтересовалась Ки, и упрямо-воинственное, по обыкновению, выражение лица Джени мигом смягчилось.

Она протянула руки к огню:

– Спит. – Теперь ее лицо отражало любовь и заботу. – Нипочем не желала укладываться, пока не сгребла к себе в постель подушки и одеяла со всего дома. Взяла свою куклу, чашку, деревянные ложки и устроила у себя «настоящий ромнийский фургон»… Думается, ночь у нее выдастся повеселей нашей…

– Нашей?.. – осторожно осведомился Вандиен.

– Я пригнала дори. «Повелительница Дождя» стоит там на берегу. Я тут все думала про камни, стоящие торчком внутри храма, и про зазубрины стен. Конец обязательно запутается, если не проследить. Но, если Ки присмотрит на берегу за упряжкой, я уж как-нибудь присмотрю за лодкой, пока Вандиен будет отпутывать. Я с собой багор захватила…

– Мы тебе весьма признательны…

– Ничего вы не понимаете! Это я вам признательна. За тот вечер, который вы устроили для Саши. У нее теперь только об этом и разговор. Она точно в сказку попала! С ней никогда, НИКОГДА еще так не обращались. Не принимали как почетную гостью и не ублажали просто потому, что она ребенок. С ней никто никогда не считается! Это все из-за происхождения… из-за нашей семьи. Она любопытна, как все дети, а люди говорят, что она вечно сует нос не в свое дело. Если она как-то не так себя ведет, в этом опять-таки видят не безобидную шалость, а злой умысел! И если уж она наговориться не может о вечере, проведенном у Ки… – Джени помолчала, не находя достойных слов, потом сказала: – Хотела бы я снова стать ребенком, и чтобы все мои болячки загладил такой же вечер…

Голос ее дрогнул: видимо, она ожидала, что над ней станут смеяться. Но Вандиен как раз нарезал пахучий сушеный фрукт, бросая кусочки в дымящуюся чашку, которую наполнила Ки. Джени опустилась на пухлую подушку, которую указал ей Вандиен, и взяла горячую кружку.

После этого они почти не разговаривали, да и то в основном о вещах малозначительных. Джени попивала чай, и настороженное, диковатое выражение мало-помалу уходило из ее глаз. Пригревшись, она даже стащила свою шерстяную шапочку, разбросав по плечам светлые волосы, на что Вандиен заметил:

– Когда ты вот так распустишь волосы, а в глазах отражается огонь… право же, только у ромнийского костра тебе и сидеть!

– Подобный вечер и меня на такие мысли наводит, – отозвалась Джени без малейшего следа обычной своей резкости. Было очень тихо; только потрескивал огонь да волны с шорохом вкатывались на берег. Казалось, море тяжеловато, с хрипом дышало: волны катили мелкую гальку, и звук с некоторой натяжкой мог сойти за храп великана.

Джени вдруг прокашлялась.

– Вода поднялась достаточно высоко, – деловым тоном заявила она и принялась заталкивать волосы обратно под шапочку.

Итак, все кончилось. Ки отправилась за лошадьми, а Вандиен безропотно последовал за Джени к ее дори, весело плясавшей у берега на волнах.

21

– Ки, эй! Придержи!..

Расстояние превратило голос Вандиена в слабенькое эхо, казалось, цеплявшееся за гребни волн. Ки без промедления передала команду серым, остановив их решительным движением вожжей. Тяжеловозы послушно остановились, с самым несчастным видом переступая тяжелыми копытами. Была охота посреди ночи вытягивать из воды упирающуюся веревку!.. Сигурд топнул ногой, потом осторожно налег на хомут…

– Тпру! – тотчас пресекла его Ки и еще крепче перехватила вожжи. Молодая женщина оглянулась в сторону моря, и оно показалось ей темным колышущимся одеялом. Голоса Вандиена и Дакени, звучавшие в отдалении, напоминали взволнованную перекличку морских птиц. Ладно, следовало поблагодарить судьбу хотя бы за то, что нынче ночью против них не колдовала никакая Заклинательница Ветров…

– Давай!.. – донесся издалека крик Вандиена.

– Н-но! – стронула Ки тяжеловозов. Громадные кони зашагали вперед, и обмякший канат медленно натянулся. Обернувшись, Ки увидела, что он повис над водой, и с него падают капли. Она напрягала слух, ожидая, что Вандиен вот-вот велит придержать, но крика не было слышно. Серые знай топали вперед по песку, и звенящая струна каната поднималась над волнами все выше с каждым их шагом. Ки, привыкшая чувствовать свою упряжку как себя самое, ощутила, как ее кони вдруг сдвинули что-то там, вдалеке, в море. Струнное напряжение покинуло канат: теперь он был просто туго выбран, не более.