— Здравствуй, сын.

Взвизгнув, Санька выскочила вперёд и всем телом повисла на мне. Представляю, как материлось командование, и какими словами проклинали сестру снайперы.

— Ты что творишь, придурок! — разряжая обстановку, крикнула она, отвесив мне оплеуху.

— Я предупреждал, — глядя на невозмутимые рожи генералов, сказал я, приобняв Сашку одной рукой. — Скажите спасибо, что я не разнёс этот клоповник ко всем чертям. Не скрою — было такое желание и сейчас ещё не исчезло. Сутки на принятие решения и освобождение моих подчинённых истекли двадцать два часа назад.

Губы отца подёрнулись в неком подобии улыбки:

— Правительство услышало твои требования, на последнем заседании было решено удовлетворить их полностью.

— Да ну? Сколько времени прошло после эфира? Не напомните, господин губернатор? — язвительность так и сочилась с моих губ.

— Председатель правительства, — поправил меня отец.

Охренеть, маска невозмутимости каменной крошкой осыпалась с моего лица. Санька тихо хихикнула в кулачок. Генералы синхронно улыбнулись. Уел меня отец, уел. Когда он успел сменить кресло и кабинет? Почему я об этом не знаю?

Видимо Луна упала на Землю или Ленин ожил в мавзолее. Сам председатель правительства — второе лицо в государстве прибыло на переговоры с презренным демоном. Мир перевернулся, я потянулся к левому запястью, невесомым касанием отключив комм. Дальнейший разговор не для посторонних ушей. Отец оценил:

— Поговорим?

— Поговорим, — ответил я. — Секунду.

Пальцы снова коснулись комма. В воздухе высветилось голографическое изображение Ежа, с комфортом восседавшего в широком удобном кресле во главе длинного стола.

— Слушаю, командир. Ты тут такой базар "за жизнь" прервал….

— Отбой, Ёж. Отпусти задохликов.

— Есть! Понял тебя. Повезло вам…, я бы…, - изображение моргнуло и растаяло.

— Тур?

— На связи, Бер.

— Выводи ребят.

Через пять минут из тёмного зева разгромленного холла лабораторного корпуса показались фигуры "лабораторных крыс". Обтянутые кожей скелеты, так похожие на освобождённых узников печально известного Бухенвальда, за спинами которых возвышалась башня Тура, придерживающего Багиру. Сашка, охнув, прикрыла рот ладошками. Генералы, потупились под моим тяжёлым взглядом, не обещающим им ничего хорошего. Отец виновато смежил веки. В глазах охотников, прилетевших вместе с отцом, постепенно разгорался огонь ненависти к людям, сотворившим ТАКОЕ. Охотники прекрасно понимали, что они сами имели все шансы занять места освобождённых ребят….

Страшным и печальным гвоздём программы оказался Боха. Представьте себе широкоплечий скелет, одетый в какое-то рубище и серые штаны, в которых косил сено Лев Николаевич Толстой, сверху на этом великолепии болтается разгрузка и пояс с пятёркой гранат. В длинных пальцах костлявого босоного сына Смерти вместо косы зажат автомат, а в глазах горит лихорадочный безумный огонь сошедшего с ума монстра, готового рвать всех и вся. За спиной чудовища скрывается тонкая фигурка Тени, заразившейся от товарища безумием, но она более осторожна. Выйдя на свет, Боха подслеповато прищурился, опустил автомат, всей грудью втянул прохладный утренний воздух…, и заплакал. Кинувшиеся к бывшим пленникам люди в белых халатах и чемоданчиками с красными крестами в руках, резко остановились, наткнувшись на чёрный зрачок готового к бою "Кречета" и безграничную ненависть во взгляде стрелка:

— Не подходите, — прошипел Боха, передёрнув затвор.

— Боха! — рявкнул я, испугавшись, что у снайперов или охотников не выдержат нервы и кто-нибудь пальнёт ненароком. — Отставить!

— Прости, командир, — громыхнув, "Кречет" упал на бетон.

Ноги стрелка подкосились, скрючившись в три погибели, и обхватив руками голову, он опустился на землю рядом с автоматом. Врачи предпочли медленно отступить. Слава Богу! Нервы выдержали, до стрельбы не дошло.

— Всё кончилось, слышишь меня, всё кончилось, — Саша подбежала к подвывающему охотнику и присела рядышком, успокаивающе гладя его по голове и плечам.

Мой стрелок раскачивался из стороны в сторону, бессвязно бормоча о том, что он давно мечтал порвать тварей в белых халатах на кровавые лоскуты. Почему он не может пристрелить парочку уродов, притворяющихся людьми? Почему?

— Не вздумайте привести сюда кого-нибудь из персонала института, — обернулся я к власть имущей троице, многозначительно кивнув на друга. — Удерживать его я не буду.

— Поговорим позже, не вздумай исчезнуть, — ткнув в отца пальцем, сказал я, подхватывая на руки Любу. — Тур!

Проследив за взглядом, исполняя молчаливый приказ, Тур, словно маленького ребёнка, поднял с земли Боху.

— Что встали, кого ждём?! — Пожилой армейский медик в звании подполковника оторопело воззрился на громадную фигуру, нарисовавшуюся перед ним.

Приглашающе махнув рукой, подполковник потрусил в сторону транспортного вертолёта с большими красными крестами на бортах.

— Саша, я могу тебя попросить….

— Я полечу с ребятами, — не дослушав, ответила сестра.

— Спасибо. Присмотри за Любой.

— А ты? — переполошилась Багира.

— А я останусь. Нехорошо оставлять незаконченные дела. Не беспокойся, больше я никуда не пропаду.

Чмокнув девушку в губы, я передал её на попечение сестры.

— Тур, летишь с ними.

— Есть!

В груди шевельнулся червячок братской ревности. Уж слишком старательно Тур отводил взгляд от Сашки, которая не чуралась стрельнуть в него глазками. Попал парниша….

Отправив винтокрылую машину в ближайший специализированный госпиталь, я, в сопровождении выделенного охотника, потопал в главный корпус института, где в конференц-зале ожидали объяснений Ёж и Курт, там же окопался отец, от которого уже я жаждал объяснений.

*****

Жизнь на политическом олимпе изменчива, как погода весной. Из обмолвки отца даже последний тупица мог догадаться, что в битве титанов выиграла партия реформаторов, одним из лидеров которой числился Николай Беров.

Как я понял из объяснений отца, причины политических баталий и дележа власти скрывались несколько глубже, чем общепринято считать. Дрязги у трона инспирировал Старый Лев Ермолов. Стареющий правитель России давно задумался над вопросом наследования, решая, кому передать бразды управления страной. Всесильный генерал боялся повторить участь Сталина, оставившего страну без легитимного, одобренного обществом, наследника. СССР постигла незавидная участь. Сначала гиены у трона передушили друг друга, потом профукали страну. История имеет нехорошую привычку повторяться и чтобы разорвать порочный круг, Ермолов решил воспользоваться опытом Великого Кормчего — Мао Дзедуна, в пятьдесят седьмом году двадцатого века разрешившего в Китае вольнодумство и поощрившего движение "Ста цветов". Хитрый Кормчий "вывел в свет" всех политических противников, на общей волне вседозволенности засветивших свои взгляды. Резко поменяв курс партии, Мао не забыл, кто, о чём толковал и прихлопнул вольнодумцев. Полностью копировать наработки вековой давности Ермолов не стал. Генерал предпочёл "ход конём". Сказавшись больным, он приспустил вожжи и постепенно перестал реагировать на рысканье по сторонам некоторых высокопоставленных чиновников. Некогда единый политический лагерь быстро разделился на враждующие между собой части. Зашевелились заокеанские и доморощенные агенты влияния. Америка всеми силами стремилась вернуть себе всемирную гегемонию, потерянную в двадцатых годах. В Россию косяками полетели "консультанты" и потекли потоки денег на умасливание нужных людей. Задёргались заклятые друзья за Ла-Маншем, не остались в стороне германские партейгеноссе.

В меньшем масштабе повторялась ситуация конца восьмидесятых годов прошлого столетия. Многие в правящей верхушке и народившейся новой элите не желали дальнейших преобразований, поощряя клановость и незыблемость достигнутых позиций. Любые попытки контроля со стороны КГБ и МВД воспринимались ими в штыки. Ситуация усугублялась тем, что в госбезопасности оказалось много высокопоставленных сотрудников, повязанных с армейским генералитетом, так называемыми "ретроградами". Демонстрирующий упадок сил, Ермолов продавил закон о гражданстве и несколько подзаконных актов, заставив тем самым действовать затаившихся оппонентов. Генерал прекрасно понимал, что новый закон существенно ограничивает рамки свободы чиновников всех рангов, присосавшихся к государственной кормушке, он им, как кость поперёк горла.