На престол вступила Екатерина И. В своих “Записках” Державин пишет об этом событии со всей непосредственностью современника и очевидца.
В течение многих лет Державин не только высоко ставил императрицу, но связывал с нею самые разнообразные надежды - как личные, так и государственные. Она казалась ему, убежденному стороннику просвещенного абсолютизма, образцом ума и обаяния, доброты и справедливости. Он готов был писать о ней, служить ей и защищать ее.
Поэтому, когда вспыхнула Крестьянская война под предводительством Пугачева, Державин со свойственной ему пылкостью бросился отстаивать интересы своей государыни. Конечно, при атом лелеял он и свои собственные честолюбивые замыслы, полагая, что продвижение по службе во многом зависит теперь от него самого. Получив назначение в Следственную комиссию, служил он в Оренбурге рьяно и ревностно. Но ему не суждено было сделать военную карьеру. Только долгие, подчас унизительные хлопоты принесли ему в 1777 году 300 душ в Белоруссии и чин коллежского советника. С военной службы он был уволен за неспособностью к ней.
В 1777 году началась его статская служба в должности экзекутора в Сенате. На этом поприще Державину повезло больше.
Впрочем, этим был он обязан своим стихам. Стихи он писал давно и временами предавался этому занятию страстно. В ранних стихах подражал он Ломоносову, которого называл позднее русским Пиндаром и “славой россов”. Привлекала его и гражданственность поэзии Сумарокова, хотя самого Сумарокова не раз высмеивал он в эпиграммах.
Усваивая традицию и преодолевая ее, Державин шел к поэтическим открытиям дотоле неслыханного масштаба. Первым из русских поэтов он стал писать о человеке. Не о человеке вообще, а о личности, индивидууме, в том числе и о себе самом. Этот новый человек был сведен Державиным с горних одических высот на землю. У него были собственные привычки и пристрастия, чувства и мысли и даже неповторимые жесты. И человек этот жил не в условном мире, а в совершенно конкретном, осязаемо-конкретном. Называя вещи, предметы, Державин словно впервые, заново открывал их:
Шекснинска стерлядь золотая,
Каймак и борщ уже стоят;
В графинах вина, пунш, блистая
То льдом, то искрами манят;
С курильниц благовоньи льются,
Плоды среди корзин смеются…
“Приглашение к обеду”
Новыми красками заиграла у Державина и природа. Он увидел ее неисчерпаемость, с восторженным трепетом наблюдая ее изменчивость, постигая ее живую душу. Он стал живописцем в поэзии:
На темно-голубом эфире
Златая плавала луна;
В серебряной своей порфире
Блистаючи с высот, она
Сквозь окна дом мой освещала
И палевым своим лучом
Златые стекла рисовала
На лаковом полу моем.
“Видение Мдрвы”
Еще в 1776 году Державин выпустил небольшую книжку стихов “Оды, переведенные и сочиненные при горе Читалагае 1774 года”. Но и в ту пору и позднее книжка эта, да и другие стихи его, напечатанные в “Санкт-Петербургском вестнике”, были известны лишь небольшому кружку друзей Державина. Сложился атот кружок во второй половине 70-х годов, а душой его были Н. А. Львов, архитектор, переводчик, художник, поэт и музыкант, В. В. Капнист, поэт и драматург, и И. И. Хемннцер, баснописец и поэт. Входили в кружок композиторы Д. С. Бортнянский и Е. И. Фомин, художники В. Л. Боровиковский и Д. Г. Левицкий. Здесь формировались общественные и литературно-эстетические взгляды и вкусы, здесь обсуждались и получали первую оценку произведения участников кружка, здесь происходили горячие споры, с благодарностью принимались и яростно отвергались прошеные и непрошеные советы.
Слава российского поэта пришла к сорокалетнему Державину неожиданно. В 1783 году была опубликована его ода “Фелица”, и Екатерина II обратила благосклонное внимание на ее автора. Судьба наконец улыбнулась Державину. Его карьера стремительно пошла в гору. Недавний солдат стал правителем Олонецкой (1784), затем Тамбовской (1785) губерний, кабинет-секретарем императрицы (1791), президентом коммерц-коллегии (1794), вторым министром при государственном казначействе (1800) и - при последнем взлете (уже в Александровскую эпоху) - министром юстиции (1802).
В отставке, на закате дней, Державин перебирал в памяти подробности своей жизни, и ему по-прежнему казалось, что государственное поприще было главным делом его, его предназначением. С ним и только с ним связывал он все остальное, в том числе и стихи.
Ему было приятно писать для Евгения. И биографию и объяснения к стихам он писал быстро; воспоминания легко ложились на бумагу: услужливая и крепкая еще память возвращала к жизни полузабытые лица, старые обиды, нечастые радости, трудные и запутанные дела, в которых он всегда старался разобраться по совести и справедливости, и мимолетные, но яркие впечатления, отразившиеся в его стихах или, как казалось Державину, заставившие его написать их.
Через месяц все было готово, и Евгений радостно сообщил Д. И. Хвостову: “Похвалюсь вам, что он (Державин. - И. 77.) прислал мне самую обстоятельную свою биографию и пространные примечания на случаи и на все намеки своих од. Это драгоценное сокровище для русской литературы. Но теперь еще и на свет показать их нельзя. Ибо много живых витязей его намеков” [Грот Я. К. Переписка Евгения с Державиным, с. 71].
Составив “пространные примечания” для Евгения, Державин вскоре решил сопроводить объяснениями и собрание своих сочинений. В предисловии к изданию 1808 года поэт посулил публике показать в недалеком будущем “…случаи, для которых что писано и что к кому относится” [Державин Г. Р. Сочинения. СПб., 1808, ч. I, с. III]. Исполняя это обещание, он год спустя продиктовал своей племяннице Елизавете Николаевне Львовой подробнейшие “Объяснения” к своим стихам. “Объясняя”, он рассказывал о своей жизни, но рассказывал пока только то, что было связано со стихами.
Между тем, завершив этот труд, он захотел поведать о себе больше, что-то объяснить себе самому, в чем-то оправдаться перед собою и потомками. Тогда он начал писать “Записки”. О литературных делах своих говорил он здесь мало, разве что вспоминалось особенно важное: “Фелица”. “Бог”, “Буря”. Главным в “Записках” была служба, поприще, взлеты и падения, обманутые надежды и долго, порой тщетно взыскуемые награды. Его “Записки” вдохновляла мысль о честно выполненном гражданском долге.
Как “Объяснения”, так и “Записки” Державина не появлялись в печати уже более ста лет. Немудрено поэтому, что для читателей они давно утратили органическую связь с его поэзией. Попробуем восстановить эту связь, взглянув на поэзию Державина сквозь призму “Объяснений” и отчасти “Записок” - так, как сделал это он сам в конце жизни.
*
В письме к давнему приятелю своему П. А. Гаевицкому (29 июля 1807 г.) Державин заметил по поводу оды своей “Афи-нейскому витязю”: “Приметить надобно, что без ключа, или без особливого объяснения, аллегории ее в совершенном смысле многие не поймут и понимать не могут; ибо всякое слово тут относится к действиям, лицам и обстоятельствам того времени, как она писана, чего теперь и объяснять было бы неосторожно; а эта история уже после меня может объясниться из записок, мною оставленных, так как и о многих прочих моих сочинениях, которые хотя и читают теперь, но прямые мысли, может быть, некоторые только понимают” [Державин Г. Р. Сочинения. В 9-ти томах, т. 6, СПб., 1871, с. 184].
“Объяснения” и “Записки” - бесценный материал для истории литературы. Не только потому, что они раскрывают эпоху в ее частных проявлениях и воссоздают ее атмосферу. Они живой факт державинской биографии и возвращают стихи Державина к той почве, с которой они были неразрывно связаны, к впечатлениям бытия, вдохновлявшим и питавшим их на протяжении всей жизни поэта. Ибо деятельность, судьба и стихи Державина - единое целое, неделимое по своей сути.