Венцом всех этих и подобных замыслов в это время стал широко известный план археографического обследования России, предложенный Строевым Обществу истории и древностей российских в 1823 г. и начавший осуществляться пятью годами позже.
В 1817–1821 гг. сотрудники Н. П. Румянцева Б. Вихман и Ф. П. Аделунг выступили с проектами создания единого всероссийского музея древностей — культурно-просветительного учреждения, в патриотических целях пропагандирующего исторические знания[47].
Вихман предлагал сосредоточить в одном месте все письменные памятники, включая документы зарубежных архивов, касающиеся истории России, с помощью их приобретения или копирования. Специальный отдел такого хранилища должен был заниматься «обращением» памятников, т. е. их использованием.
Еще более широким по замыслу был проект Аделунга. Он предусматривал «сколь возможно полное собрание всех предметов, относящихся к истории, состоянию и произведениям какой-либо земли и ее жителей». Аделунг предлагал составить «храм русской истории» в Москве из четырех отделов. Первый включал бы все когда-либо выходившие книги о России, карты, планы, рукописи из архивов и частных собраний, статуи, барельефы, картины, рисунки, гравюры. Во втором отделе предлагалось сосредоточить греческие и римские монеты, статуи, сосуды, оружие, найденные на территории Российской империи, а также русские монеты, медали, надписи. Третий отдел должны были составить этнографические материалы: одежда, орудия труда, утварь и другие вещи, а также словари народных говоров. Наконец, четвертый отдел, по замыслу Аделунга, мог представлять «произведения природы и искусства»: чучела животных и птиц, минералы, растения, модели машин. Создание такого музея Аделунг связывал с помощью со стороны правительства. Он был рассчитан на занятия ученых и посещение любого «порядочно одетого человека».
Среди членов кружка проекты Вихмана и Аделунга нашли горячий отклик, но вряд ли сам Румянцев связывал вначале их осуществление со своим именем. Приблизительно в 1814–1817 гг. силы кружка в основном были направлены на подготовку издания «Собрания государственных грамот и договоров». В процессе работы над этой публикацией постепенно становилось ясно, что оригинальные документы Московского архива Коллегии иностранных дел можно дополнить материалами других русских и зарубежных хранилищ. Экспедиция Калайдовича и Строева по Подмосковью в 1817 г. еще раз показала богатство русских монастырских, государственных и частных архивов. От сугубо практических целей архивных разысканий для «наполнения» той или иной публикации кружок около 1817 г. перешел к разносторонним поискам самых разнообразных памятников. С этого времени начинается активное пополнение рукописной, археологической, нумизматической и этнографической коллекций Румянцева.
Вначале это были отдельные и во многом случайные приобретения через сотрудников графа, а затем кружок приступил к организации специальных археографических, археологических и этнографических экспедиций. Так, уже в 1818 г. в инструкции, данной Румянцевым Мурзакевичу, предлагалось в районе Смоленска наряду с разведкой, «нет ли в чьих частных руках древних рукописей», разыскивать, «нет ли древних орудий или хозяйских вещей… нет ли каких в церквах или около них надгробных очень древних надписей, предшествующих XVI веку, или иных монументов»[48]. Почти одновременно через Берха Румянцев рекомендовал учителю Пермской гимназии Калестинову, отправлявшемуся на его средства обследовать берега рек Тагила, Лобви и Чусовой, снять «точные и верные списки с разных насечек, кои на камнях по берегам их существуют», отыскивать, приобретать или копировать письменные документы, собирать «словари или некоторые речения разных народов, по берегам сих рек обитающих, и разведывать, нет ли у них древних богатырских песен или сказок, то и таковые в подлиннике или переводе мне доставить»[49].
Таким образом, в деятельности кружка по собиранию документальных памятников постепенно усиливалась универсальность разысканий. Его члены перешли от поисков документов в Московском архиве Коллегии иностранных дел к обследованию заграничных и русских архивов, к изучению археологических памятников и к сбору этнографического материала. В последние пять лет существования кружка поиски осуществлялись в ходе комплексных археографических, археологических, этнографических «полевых» экспедиций.
К концу своей жизни Румянцев мог с основанием считать в какой-то мере реализованными планы Вихмана и Аделунга. У него была крупнейшая библиотека в России, насчитывающая около 28,5 тысяч книг, среди которых почти полторы тысячи — русских, в том числе 213 старопечатных. Отдел истории включал более 12 тысяч томов[50]. Богатейшее собрание оригинальных славянских рукописей [51] и их копий насчитывало свыше 700 номеров. В нумизматическом кабинете только греческих и восточных монет оказалось около полутора тысяч экземпляров, а в этнографической коллекции находились предметы быта, оружие, одежда, украшения русских, алеутов, коряков, а также народностей, населявших Филиппинские, Сандвичевы и другие острова. Граф владел и богатым собранием разных минералов. По универсальности подбора всевозможных памятников и их научной ценности все собрания Румянцева занимали одно из первых мест в России начала XIX в.
Свою библиотеку и коллекции Румянцев мечтал сделать всеобщим достоянием. Еще в 1813 г. на пожертвованные им средства в Великих Луках была открыта библиотека, ставшая одной из первых общедоступных библиотек в русской провинции. Составленные Румянцевым правила ее пользования предусматривали, чтобы по каталогу, «открытому для всякого», в определенные часы можно было свободно брать книги. «Отечеству на благое просвещение» — доска с такой надписью красовалась на доме Румянцева в Петербурге. Здесь в 1831 г. на основе библиотеки и собраний графа и был открыт Румянцевский музей, переведенный спустя три десятилетия в Москву.
К началу XIX в. документы заграничных архивов по истории России оставались практически неизвестными. Знакомство с ними в XVIII в. происходило не в результате систематических разысканий, а эпизодически, случайно. Непросто было получить и доступ к ним. Даже Карамзину с его связями в культурных кругах Европы с большим трудом удалось воспользоваться (не без помощи Румянцева) копиями Бременского, Кенигсбергского и Мекленбургского архивов, Ватиканской и некоторых римских библиотек. Лишь в начале XIX в. к копированию иностранных источников по истории России приступил А. И. Тургенев. Тогда же в России становятся широко известными архивные находки, сделанные во время ученой поездки по славянским странам, Австрии, Германии, Италии и Франции польского исследователя М. Бобровского, в результате которой было скопировано множество документов, касающихся славянской истории.
Обширные научные планы, которые вынашивал кружок, было невозможно осуществить лишь на документальной базе русских архивов. С этим сотрудники Румянцева столкнулись уже в процессе подготовки первых частей «Собрания государственных грамот и договоров», когда возникла необходимость знакомства с иностранными источниками хотя бы для комментирования издаваемых русских документов. По сравнению с современниками возможности для работы в зарубежных архивах у кружка были большими: со времен своей дипломатической деятельности Румянцев сохранил связи со многими иностранными политическими деятелями и учеными. Он даже признавал, что ему «легче домогаться по таковой статье в чужих государствах, нежели в отечественных пределах»[52].
47
Вихман Б. Российский отечественный музей. — Сын Отечества, 1821, ч. 71, с. 289–310; Аделунг Ф. П. Предложение об учреждении русского национального музея. — Там же, 1817, ч. 37, с. 54–75.
48
ГБЛ, ф. 402, карт. 1, д. 14, л. 5 об.
49
Письма Н. П. Румянцева к В. Н. Берху, с. 145.
50
Клевенский М. М. История Библиотеки им. В. И. Ленина. М., 1953, т. 1, с. 81–83.
51
Под «оригинальными славянскими рукописями» в данном случае подразумеваются рукописи, создание которых не связано с инициативой и деятельностью кружка. В этом же смысле и архивные копии, изготовленные не сотрудниками Румянцева, также относятся к ним. Ниже речь идет преимущественно о русских и славянских рукописях из коллекции кружка.
52
Переписка Евгения с Н. П. Румянцевым, вып. 1, с. 21.