«Зазывая взглядом гнойным…»
Зазывая взглядом гнойным
Пеной желтых сиплых губ
Станом гнутым и нестройным
Сжав в руках дырявый куб
Ты не знаешь скромных будней
Брачных сладостных цепей
Беспощадней непробудней
Средь медлительных зыбей.
Из сборника «Садок судей II» (1913)*
«Рожденье — сон возможный…»
Op. № 27.
Рожденье — сон возможный,
Он был и навсегда
Теперь не стал тревожный
Печальный голос льда.
Тоскующие нити,
Плывущая беда,
Торжественность наитий
Влечет туда…
Там бесконечно пьяны
Сосновые леса.
Провалы и изъяны
Черта и полоса.
О содрогайся гордо,
Провал, удар, тупик.
ОГНЕДЫМЯЩИЙ ПИК.
«Кто стоял под темным дубом…»
Op.№ 28.
Инструментовано на «C»
Кто стоял под темным дубом
И, склоняя лик лиловый
Извивался пряным кубом,
Оставался вечно новым,
Сотрясая толстым шлемом,
Черепашьей скорлупой,
Ты клялся всегда триремам,
СТРАЖНИК РАДОСТИ СЛЕПОЙ.
1909
«Стремглав болящий колос…»
Op. № 29.
Стремглав болящий КОЛОС,
Метла и Эфиоп,
Сплетенья разных полос,
Разноголосый сноп,
Взлетающие ПЧЕЛЫ,
О милый малый пол
Дразнящие глаголы,
Коралловый аттол.
Как веер листья пальмы.
Явь, синь и кружева.
Отринули печаль мы,
Рев изумленный льва.
ЛИЛОВЫЕ АРАБЫ…
Тяжелая чалма…
Ах, верно вкусны крабы…
Пятнистая чума.
1909
«Внизу журчит источник светлый…»
Op. № 30.
Внизу журчит источник светлый,
Вверху опасная стезя,
Созвездия вздымают метлы,
Над тихой пропастью скользя.
Мы все приникли к коромыслам
Под блеском ясной синевы,
Не уклонялся от смысла
И Я, и ТЫ, и МЫ, и Вы.
1908
«Среди огней под черным небом…»
Op. № 31.
Среди огней под черным небом,
Безликой прелестью жива,
Вознесена к суровым требам
Твоя поспешно голова.
За переулком переулок,
Сожравши потрясенный мост,
Промчишься мимо медных булок,
Всегда, сияющий и прост.
А там, на синей высоте
Кружит твоя прямая стрелка,
На каждой времени версте
Торчит услужливо горелка.
1909
«Стальные, грузные чудовища…»
Op. № 32.
Стальные, грузные чудовища
ОРАНЖЕВЫЙ подъемлют крик,
Когда их слышу ржанье, нов еще
Мне жизни изможденный лик.
На колеях стальных, жестокие,
Гилиотинами колес,
Стуча, трясете, многоокие,
Немую землю — троп хаос.
Вы в города обледенелые
Врываетесь из темных нив,
Когда ЧАСЫ лукаво СПЕЛЫЕ
Свой завершат живой прилив.
1908
«Труба была зловеще прямой…»
Op. № 33.
ТРУБА БЫЛА зловеще ПРЯМОЙ
ОПАСНАЯ ЛУНА умирала,
Я шел домой,
Вспоминая весь день сначала.
С утра было скучно,
К вечеру был стыд.
Я был на площади тучной
И вдруг заплакал навзрыд.
Трубы была трагически прямой,
Зловещая луна УМЕРЛА.
Я так и не пришел домой,
Упав у темного угла.
1909
«Какой глухой слепой старик!..»
Op. № 34.
Какой глухой слепой старик!
Мы шли с ним долго косогором,
Мне надоел упорный крик,
Что называл он разговором,
Мне опротивели глаза,
В которых больше было гноя,
Чем зрения, ему стезя
Была доступна, — вел его я.
И вот пресекся жалкий день,
Но к старику нет больше злобы,
Его убить теперь мне лень,
Мне мертвой жаль его утробы.
1907
«У радостных ворот…»
Op. № 35.
У радостных ворот,
Поникший утомленно,
Под тяжестью огромной
Желаний рабьих — крот,
Иль сглазили со стен
Иль перед узким входом,
Сраженный цепким годом,
Ты сам отринул плен.
1910
«Лазурь бесчувственна…»
Op. № 36.
«ЛАЗУРЬ БЕСЧУВСТВЕННА», —
я убеждал старуху,
«Оставь служить скелетам сиплых трав,
Оставь давить раскормленную муху,
Вождя назойливо взлетающих орав».
С улыбкой старая листам речей внимала,
Свивая сеть запутанных морщин,
Срезая злом уснувшего металла
Неявный сноп изысканных причин.
1910
«Вечер гниенья…»
Op. № 37.