ГЛАВА 36
Без Сетки
СЕТЕПЕРЕДАЧА/РЕКЛАМА: АНВАК означает "Доверие"
(Изображение: гуляющие собаки и дети на фоне загородных домов и парков)
ГОЛОС: В эти дни говорится много глупостей, но когда люди называют нашу компанию замкнутой, высокомерной или мстительной, они заходят чертовски далеко. Наш бизнес — защищать людей. Да, среди наших клиентов действительно есть ведущие мировые политики и бизнесмены, но большинство из них такие же обычные люди, как и вы. Хорошие люди. Люди, которые знают, что для счастья нужна безопасность, а безопасность — это АНВАК.
Многие спрашивают: "Что означает ваше имя? Это первые буквы чего-то особого?" Это наше внутреннее дело. Мы — частная корпорация, и нам, как и вам, не понравится, если кто-нибудь проникнет к нам в дом и начнет читать наши старые записи. У нас тоже есть право на личную тайну. А вам достаточно знать, что мы стоим на страже наших пользователей, и что буквы А-Н-В-А-К на самом деле означают "доверие"…
ОНА стояла на платформе, не в силах пошевелиться, и смотрела на белую трапецию, которая подлетела к ней, зависла в воздухе, и качнулась обратно, в тень верхушки огромного тента. Она знала, что должна прыгнуть и схватиться за трапецию при следующем махе, иначе она никогда не схватится за нее и останется на высокой платформе, навсегда. Но она знала и то, что предохранительной сетки нет, и упасть в круг с опилками, сейчас невидимый из-за яркого света прожекторов — все равно, что нырнуть с высоты в восемьдесят футов в цемент.
Трапеция опять полетела к ней и, судя по ее слегка изменившейся траектории, возможности прыгнуть больше не было. Она напрягла мышцы и через подошвы мягких тапочек почувствовала край платформы, и, против всех инстинктов, наклонилась вперед так, что едва держала равновесие. Все, возврата назад нет. Когда перекладина приблизилась к концу размаха и уже замедлялась, чтобы повиснуть в воздухе на долю секунды, она прыгнула вперед, в колонны света и бесконечную тьму.
Только тогда, когда она коснулась перекладины, схватилась за нее и почувствовала, как она мнется под ее пальцами, как кусок мыла, только в тот момент, когда она на мгновение потеряла вес, но смерть и вечность затвердели вокруг нее, превратив ее из личности в доказательство закона всемирного тяготения — только тут Ольга сообразила, что она спит. Во сне зрители зааплодировали от удивления и ужаса, оглушив ее, пока она падала, а потом она выдохнула уже на полу кладовой, в которой заснула, дрожа и сражаясь за каждый вздох, пока кондиционер над ее головой ревел как мотор самолета.
К тому времени, когда она нашла фонтанчик с водой и напилась, руки уже перестали трястись. От низкого гула кондиционера она чувствовала себя больной, поэтому быстро собрала вещи и отправилась на другую сторону склада.
Непреднамеренный сон взбодрил ее, она почувствовала себя лучше. И все-таки она еще чувствовала, как скользит и падает, ведь даже после стольких лет работы над сеткой вместе с отцом и его воздушными акробатами, она никогда не переставала бояться.
Цирк перестает быть цирком, если никто не может умереть.
Странно, но эта мысль слегка успокоила ее. Ничто не может тебе гарантировать жизнь — даже хорошая сетка. Дженси, венгерский канатоходец, хороший друг отца, во время тренировки упал на сетку, зацепился за нее ногой, и каким-то образом перевалился через край. Всего-навсего пятнадцать футов высоты, но его парализовало.
Никаких гарантий, даже с сеткой.
Она выпила еще немного воды, опять попробовала позвонить Рэмси, но магия, через телематический разъем связывающая ее с настоящим миром за стенами башни, исчезла. Карета опять стала тыквой, а лакеи мышами. И она была предоставлена самой себе.
Она собрала свои скромные пожитки и отправилась к служебному лифту.
Почти полный день жизни в стенах дома Жонглера научил ее прятаться не хуже крысы. Когда лифт открылся на антресоли, она выглянула из него прежде, чем выйти, и немедленно бросилась обратно, увидев в конце коридора молодого человека, огибающего угол. На нем была рубашка без воротничка и рабочие брюки, но он казался скорее служащим, одетым в повседневную одежду, чем уборщиком — возможно юный менеджер-карьерист, решивший произвести на боссов впечатление работой в неурочные часы. Он быстро скрылся из виду.
Даже черти в аду не переодевались в уикенд, подумала она. Во всяком случае я не помню, чтобы мистер Данте упоминал об этом.
Она подержала двери несколько лишних мгновений, для безопасности, и подумала о самых-обыкновенных-служащих, которых она видела в здании, занимающихся самыми-обыкновенными-делами. На самом деле все, что она видела здесь, говорило только об одном: сюда ее привел самый-обыкновенный-бред. За черным фасадом штаб-квартиры Джи Корпорэйшн не было нечего, что она не могла бы найти в любом небоскребе города. И даже бронированный офис охраны наверху не был чем-то необычным, учитывая то, что здание являлось резиденцией одного из самых богатых людей в мире.
Разумный человек не смог бы не признать, что фантазия о похищенных детях и мировом заговоре стала казаться все более и более надуманной — а Ольга сама себя считала разумным человеком.
Можно ли быть разумной и безумной одновременно? спросила она саму себя. По-моему это немного чересчур.
Убедившись, что коридор пуст, она спустилась по лестнице с антресоли в обширное фойе с пирамидальной крышей. Хотя оно и видела, как несколько людей пересекают его, идя от одного лифта к другому, сейчас оно было пусто — шокирующе пусто, как бывает только в закрытых общественных зданиях. Она быстро пошла по черному мраморному полу к главной стойке администратора, эхо ее шагов било в уши как выстрелы из пистолета. Добравшись до стойки, она устроила шоу для невидимых камер, как бы случайно перевернув квадратную вазу с цветами, стоявшую на ней, так что вода и увядающие ирисы, политые еще в пятницу утром, оказались на полу перед стойкой. Сделав вид, что она ничего не заметила, она заторопилась обратно, в сравнительную безопасность антресолей.
Из безопасного места — целой рощи декоративных деревьев в горшках — она глядела на болезненно-медленную струйку сотрудников Джи Корпорэйшн, лившуюся через дверь, быть может на какую-нибудь вечеринку, или переходивших через фойе из одной части здания в другое. Некоторые из них вроде бы заметили лужу с водой и рассыпанные цветы перед стойкой администратора, но если кто-нибудь из них и сообщил об этом, то использовал свой разъем, и Ольга никак не мог быть уверенной в этом.
Прошел час. Быть может двадцать или тридцать служащих прошли через фойе, но разбитая ваза все еще лежала на месте. Огромные настенные часы, четырехугольник из золота размером с кабину грузовика, внутри которого находились фигуры египетских богов, показали почти восемь вечера. Вечер субботы, ее время кончилось почти наполовину, и она все еще не сделала ничего. Ольга всегда была терпеливой женщиной, но сейчас она чувствовала себя так, как будто идет по тонкому канату, качаясь под любым ветерком, и канат вот-вот лопнет. Она уже решила, что ей придется рискнуть и самой поискать на нижних этажах, когда нескладная фигура вывалилась из служебного лифта и пошла к цветам, толкая перед собой пластиковую урну для мусора на колесах; швабру он держал на плече, как часовой винтовку.
Ольга с облегчением выдохнула. Уборщик медленно и аккуратно собрал упавшие ирисы, потом опустил швабру. Убедившись, что это он — кто знает, сколько уборщиков работает в уикенд? — она поспешила к лифту. Через минуту она уже была на уровне фойе. И сделала вид, что страшно удивлена, когда он вошел внутрь.
— Привет Джером, — сказала она, когда он поставил свою корзину в крошечное отверстие между кабиной и дверью. Она улыбнулась своей лучшей улыбкой. — Что ты здесь делаешь?
— Я ничего не знаю об этом, Оль-га. — Он говорил спокойно, хотя и волновался. — Все эти этажи закрыты. Я бываю там только тогда, когда ребята из охраны просят меня кое-что подвинуть. — Он сидел и напряженно думал: рот открыт, молочные глаза полузакрыты, в руке, остановившейся на пол пути ко рту, половина сэндвича.