Однако, пылкость чувства к Лукреции победила страх. Выступы выдолбленной скалы давали возможность подняться в могилу, и, крепко держа клубок, рыцарь полез кверху. Но вдруг боязнь предательства так сильно овладела им, что он остановился.

Кинутый на Фиамму взор открыл ей без слов его помыслы, и она с нетерпением воскликнула:

– Предать тебя! Но с какой целью? Пусть эта гора обрушится мне на голову и раздавит меня, если я злоумышляю против своего благодетеля.

Эта страшная клятва успокоила сомнения рыцаря, и он поднялся в пещеру, откуда ему предстояло наблюдать за своим врагом. Судя по ее глубине, она была вырублена в скале, чтобы служить для погребения. Действительно в ней, по старинному обычаю, был помещен стоймя длинный ряд трупов, но, вероятно, богатство наружных украшений подстрекало жадность грабителей, и они сорвали мраморную облицовку гробницы. Трудно сказать, принесло ли это преступление хорошую добычу, но теперь в могиле не было ничего, кроме пыли и кромешной темноты.

Альфонсо был вынужден пятиться в своем убежище задом, не имея возможности повернуться в тесноте, и отступал все дальше от входа, пока Фиамма не убедилась, что его нельзя разглядеть из центра большой пещеры. Тогда она кивнула ему головой на прощание, и поспешно углубилась в один из подземных ходов на противоположной стороне пещеры. Альфонсо невольно подался вперед, чтобы проводить взором последний отблеск факела, после чего воцарились непроглядная тьма и такое безмолвие, как будто все звуки замерли навек.

Предоставленный своим думам, рыцарь снова принялся размышлять о событиях в мире живых, причем забыл на некоторое время свое положение и сопряженные с ним опасности. Наконец, внезапно опомнившись, он испугался и был готов счесть окружающее нелепым сном. Но, гнет могильных стен убедил его что это – страшная действительность, сулившая ему мало хорошего.

Отсутствие Фиаммы продолжалось уже довольно долго, она все еще не приходила, и мучительные предчувствия и опасения стали томить иоаннита. Вошедшее в пословицу коварство Борджиа, жестокое мщение, которому они подвергали своих врагов, навели его на мысль, что его обрекли на ужасную участь быть заживо погребенным в этом неизмеримом лабиринте. Несколько секунд несчастный не решался потянуть за шнурок, боясь, что тот отвязан от кола у входа в подземелье, а в таком случае, едва ли было возможно найти выход оттуда, и оставалось только погибнуть от голода и отчаяния. Однако, томительная тоска неведения была ужаснее всякой уверенности, и Альфонсо поспешил разрешить свои сомнения. Потянув за шнурок, он убедился, что его страх напрасен, а в этот момент показался свет в галерее, где он не ожидал его увидеть, и эхо шепчущих голосов донеслось до него по гулким стенам раньше, чем разговаривавшие появились перед ним.

Впереди выступал человек в плаще и в маске, в надвинутой на глаза широкополой шляпе с пером. За ним следовал другой, в форме испанского солдата, на лицо которого свешивались длинные спутанные волосы, вылезавшие из-под шлема. Третий нес в руках факел, чтобы светить им. Судя по сгорбленной фигуре и медленной походке, это был старик преклонных лет, но под черной одеждой кающегося монаха его решительно нельзя было рассмотреть. Монах опирался на длинный черный посох, искусно украшенный фигурами и звездами, и нес на своей сгорбленной спине красный мешок, скрывавший в себе какие-нибудь орудия искусства колдовства.

ГЛАВА VI

– Священный воздух кажется мне удивительно промозглым, дон Савватий, а между тем, ему следовало быть сухим и теплым, мы ведь спустились чуть ли не в самое пекло, – произнес мужчина, шедший впереди, и по его веселому голосу в нем было не трудно узнать Цезаря Борджиа! – Как глубоко надо еще спуститься, чтобы злые духи услышали наш зов?

– Настоящее место удобно для этого. Мы можем начертить достаточно широкий круг, – ответил колдун, голос которого хотя был старчески слаб и хрипл, но казался иоанниту знакомым. – Однако, мне нужна помощь, и я хочу пригласить двух своих товарок по ремеслу. Мы всегда оказываем друг другу взаимные одолжения.

Савватий отошел в сторону, вытащил острый нож из своего узла, царапнул им свою руку, спустился в отдаленную подземную галерею, брызгая по дороге кровью, и стал громко произносить странные слова скороговоркой, точно призывая кого-то издалека. Ему нестройно откликалось многократное эхо. Вдруг послышался шум вихря и, когда он усилился, две сухопарых старухи спустились в галерею и вошли и пещеру, крича:

– Мы идем... идем!

– Прекрати свое бормотание святым угодникам, Мигуэлото, иначе ты помешаешь колдовству! – с нетерпением сказал Цезарь. – Разве ты не видишь? Ведь это – твои старинные приятельницы, ведьмы из гетто.

Колдуньи приветствовали герцога фантастическим поклоном, указали своими костлявыми пальцами на дрожащего каталонца, и дружно расхохотались.

– Ну да, черти не пугают вас, ведьмы, потому что вы день и ночь находитесь в их компании, – сердито огрызнулся Мигуэлото, – но, по-моему, вам не следовало бы смеяться вскоре после того, как ваша внучка навлекла опасность на всех нас своею безумной выходкой.

– Молчи, дурачок! Матери были в не меньшей опасности, но монашеский рыцарь, вмешавшийся в дело, пожалуй, имел причину раскаяться в том, – мрачно заметил Цезарь.

– Ну, дон Савватий, так как твои сестры по колдовству налицо, что ты мешкаешь и смотришь на меня?

– Я хотел бы в точности узнать вашу волю. Ведь до сих пор вы лишь смутно намекали мне на свои желания, – спокойно и самоуверенно ответил чародей.

– Я убедился, что тебе дана власть вызывать мертвецов. Разве не показал ты мне в волшебном зеркале Карла Великого? – сказал Цезарь после краткого, несвойственного ему колебания. – Но теперь ты должен вызвать мне духа, который не требует столь сильного колдовства, потому что еще блуждает между этим миром и тем, куда возвращается все существующее, или Вечностью, как возвещает нам духовенство. Как бы то ни было, я хочу узнать от него, что ему нужно, чтобы он успокоился и не заслонял мне больше солнца, не становился на каждом шагу поперек дороги.

– Какого же духа должен я вызвать? – спросил колдун.

– Очерчивай свои волшебные круги и произноси заклинания, тогда я тебе скажу, кого мне надо видеть, – ответил Цезарь.

Чародей схватил свой посох и начертил им в воздухе какие-то таинственные знаки на три стороны пещеры, в то же время бормоча слова на неведомом языке. Потом он отбросил от себя посох, который извивался и шипел перед глазами испуганных зрителей наподобие огненного змея. После этого, выступив вперед, колдун начертил три магических круга, центром которых служил упавший жезл, и велел своим помощницам нагрести песка к магическим кругам бывшими у них медными лопатками. Те принялись за дело, произнося вслед за ним какие-то еврейские слова, и кричали во все горло, хлопая в ладони: «Учитель Каббалы, учитель!». Затем чародей выкопал много обломков костей и черепов и обложил ими третий круг.

– Теперь скажи, сын мой: был ли вызываемый нами дух насильственно изгнан из тела, а если так, то где и когда это совершилось? – спросил колдун герцога и стал продолжать свою работу.

Дон Цезарь, словно томимый усталостью, опустился наземь и, роя песок и пропуская его между пальцев, промолвил:

– Зачем это нужно знать?

– Магический круг должен быть огражден от ярости духа. Если же круг не окажет ему сопротивления, то спрашивающий рискует быть растерзанным на куски или взорванным на воздух адским огнем...

– Насильственная смерть? Ну да, действительно, так было, но эти добрые женщины могут сказать, почему пал герцог Джованни Гандийский.

– Он обесчестил чистую кровь нашего отца, чистую со времен Эноха, – ответила Нотта, отбрасывая назад свои спутанные черные волосы и поднимая взор от своей работы.

Ее сестра, седая Морта, также приостановилась в своем занятии и прибавила с горьким смехом:

– Но она была так прекрасна, Нотта!