«Сердце забило тревогу…»
Сердце забило тревогу, –
Это звезда слишком близко подошла к земле.
Не оттого ль даже несколько слов к Богу
Боязно было бросить мне?
Нет, это не звезда, это страх стоокий,
Предчувствие снова овеяло холодом лоб.
И я, пригвожденный к столу, забиваю слова в строки,
Как могильщик молотом гвозди в гроб.
СКАЗАНИЕ О ЛЮБВИ
С.
Он любил ее жадно – так жадно и сильно,
Как билось сердце его
В грудь любимой.
На которой покоилось…
Разлука…
Берег того же моря – чужой и пустынный…
Юноша простирает руки
К далеким горам,
Что как призраки прошлых дней поднялись из моря.
То вершины, у подножий которых держал он
в объятьях любимую…
Солнце ниже, и он начинает рыдать,
Спрятав в прибрежный песок
Лицо,
Искаженное от любви и разлуки.
– Мальчик, о чем ты плачешь?
– Ах, я плачу, что берег и горы,
Стоящие в царстве ушедшей любви,
Погрузились в море. –
Значит, милая мне изменила.
– Мальчик, то вечерний туман закрыл далекую землю.
Завтра, с солнцем и днем она засверкает опять и встанет из моря…
О, и любовь такова. –
Она приходит, когда ты не ждешь ее,
Баюкает и ласкает,
И в миг, когда ты крепче всего сжимаешь ее в объятьях –
Она ускользает и тонет в вечернем тумане,
Как эти далекие горы, ушедшие в море.
СУМЕРКИ
Ласковой печки кафельные плиты
Щеку ласкают как давным-давно. –
Ведь им всё равно, что я давно небритый,
А мне теперь – всё равно.
И я не знаю, на сердце ли, в небе ль
Этот разорванный, облачный хлам…
Сумерки копошатся, передвигают мебель,
Расползаются по углам.
«Теперь, как и в старых былинах…»
Теперь, как и в старых былинах,
Мы своих возлюбленных ждем
В городах, полях и равнинах,
Под месяцем и под дождем.
Когтила страсть будто коршун
Объятьем желанных рук.
А нынче острее и горше
На губах горечь разлук.
Но пусть громоздим и высим
Мы разлуки – одну на одну, –
Листочки любовных писем
Такие же, как в старину.
«Ты говорила: «Могу ли забыть?..»
Ты говорила: «Могу ли забыть?» –
Разлуке всего только восемь дней…
– Послушай, можешь ли ты вообразить.
Сколько зим прошло, сколько осеней?
Думаешь – просто часом был час, –
А ведь каждый – в веках барельефом был высечен.
Ты знаешь ли, что теперь каждым из нас
Прожиты жизней тысячи?
Бывало, живут по-заведенному, без забот –
Кесарю кесарево, божие – Богови,
А теперь каждый грядущий год
Содрогается в зимнем декабрьском логове.
Вылезает. – Без свиты, без тостов, речей,
Бредет. – Пожалейте голодного, голого!
Над землею поют миллионы смертей,
Сатаной перелитых в свинец и олово.
Так что же? Теперь – теперь до любви ль,
Когда зори в кровавом дыме,
На глазах прожитых столетий пыль,
Когда дети рождаются дряблыми и седыми?
Так что же? Какая теперь любовь!
Тосковать и печалиться брось о ней. –
Ведь былое, милое не вернется вновь. –
Столько зим прошло, столько осеней.
«Эх, рванулись – да не мои – кони…»
Эх, рванулись – да не мои – кони.
Мне только б над пропастью свеситься…
Зачем этот вечер – как святой на иконе
В золотом венчике месяца!
Разгуляйся, ветер, по взморью,
Поплачь с вечернею зорькою –
Я с тобою нынче поспорю –
Горевать ли мне горе-горькое.
Всем разлукам опьянено и скрашено
Это – со всем расставание.
Дай мне желанное, страшное,
На веселье мое брашное
Последнее целование.
«Я сегодня тоскую. И вы мне простите ль…»
Я сегодня тоскую. И вы мне простите ль,
Простите ли мне – на веселье праздному?
Поймите, даже с икон Спаситель –
С каждой смотрит по-разному.
На одной – Суровый. Там – Светлый и Лучший,
На третьей – в слезах от предсмертной сладости…
А ведь я – только человек заблудший
В поисках позабытой радости.
«Светел путь осенний под луною…»
С.
Светел путь осенний под луною.
Смутно на сердце моем.
Как теперь, дорогою иною
Шли мы с милою вдвоем.
Почему ж не повториться встрече,
Почему тебя уж нет,
Если так же неизменен вечер,
Неизменен лунный свет?