— Вы меня не дослушали.

— Да, молился богу, но бог меня не дослушал.

— Что это, конец?

— Нет, это просто «что это?»...

 

Были одновременно осень и ночь. Гость, которым стало меньше, столкнулся нос к носу с Куклиным. Гость уходил. Схватив пальцами лицо, оставалось несколько минут до полночи. Фамилия уходящего была Уходящий. Он пристально посмотрел прямо в лицо мимо Куклина. Куклин сразу от этого взгляда почувствовал себя мимо себя. Он бросился вслед Уходящему. Но тот уже был далеко на мосту. Запыхавшись, они никак не могли настигнуть друг друга.

Когда он оторвал пальцы от своего лица, взорам гостей предстало что-то непостижимое. Глаза были окровавлены, а углы губ вздрагивали. Смертельная бледность покрывала его и стены близстоящих домов. Он помнил крыши, реку. Какой-то корабль шел по черной воде, сигналя огнями. Хозяйка спросила:

— Куда же вы уходите?.. Но, что это с вашим лицом?!.

И вздрогнула, замолчав.

Он не мог объясняться ни на одном из существующих языков. Он принялся изучать азбуку немых, но только изранил пальцы. Не вынеся пытки ступенями, он бросился в пролет лестницы.

Но прежде он чуть не коснулся Истленьева, проходя мимо него. Левицкий покосился вслед уходящему Уходящему и вдруг узнал в нем одно из действующих лиц своего поразительного сновидения.

 

Было так тихо, что было так. Ночь часов и ночь окон таинственно смотрели в глаза друг другу.

Хозяйка подошла к Истленьеву. Или это обоим им показалось?

Гости не узнавали друг друга и снова раскланивались.

 

1-Й ГОСТЬ

Удивительный день!

 

2-Й ГОСТЬ

Ничего удивительного, тем более, что это ночь.

 

3-Й ГОСТЬ

Ах, я знал по поводу этого одно поразительное слово, но забыл его!

 

4-Й ГОСТЬ

Итак, ничего не произошло. Ничего и не могло произойти. Но все же... Какой-то незнакомый самому себе человек шел, а была ночь. Он слышал свои шаги и видел свою тень, когда она появлялась возле желто-светящихся фонарей. И только. «Кто это? — шептал он, указывая на себя. Беглец?» И он принялся избегать широко освещенных улиц. В темных переулках ему было спокойнее. Он перевел дыхание. На одном из домов висел номер, который вдруг привлек его своим странным числом. Не решаясь постучать, он стоял долго. Тогда дверь отворилась сама, и чей-то голос тихо пригласил его. Вскоре, после долгого путешествия по темной лестнице и коридору, он оказался в комнате, где слабо светила лампа. Женщина, которая его привела, ничего не спрашивала, а только стояла и только была...

 

5-Й ГОСТЬ

Что это? Вы рассказываете, или мы слушаем?

 

4-Й ГОСТЬ

В небе — незаживающие раны от крыш... Молчание длилось. Наконец, ночь не выдержала...

 

5-Й ГОСТЬ

Ах, ваш рассказ полон слов!

 

6-Й ГОСТЬ

Странные я однажды видел глаза после дождя!

 

7-Й ГОСТЬ

Ночь после глаз.

 

8-Й ГОСТЬ

Он смотрел в окно и видел булыжную мостовую, выщербленную углами звезд...

 

9-Й ГОСТЬ

Ах, я сдавлен прошлым и будущим!..

 

Хозяйка молча подошла и остановилась. Странные у нее были глаза! Казалось, они были перед грозой, перед вещим боем часов или после чего-то другого.

Стало так тихо, словно видение самому себе показалось видением.

Истленьев не видел ее. Он остался один. Ночь осталась одна.

Левицкий был в этом отношении подобен сверкающему стеклу: он позволял скорее видеть сквозь себя, чем видеть себя. Он вспомнил вдруг слова Вологдова «быть веселым, не теряя отчаяния». Мария тоже их вспомнила, и они переглянулись.

Гости незаметно смешивались с темнотой.

 

— О чем?

— Улицы покрылись льдом, и было скользко думать о боге.

— Ночь или день?

— Ни того, ни другого.

— Так тихо?

— Так, но не тихо.

— А что же она?

— Сейчас отвечу.

— О!

— О — вверх ногами.

— Но это ведь то же самое!

— Ошибка живых.

— Да?

— Нет.

— Если я умру, разбудите меня, пожалуйста.

— Ваш покорный слуга!

— Звучит несколько старомо... (умирает)

— Она? Была бледна, как фонарь при свете прохожих...

 

Истленьев смотрел на лицо хозяйки. Это расстояние от ее темных ресниц до уголков рта он прожил в каком-то полубреду.

Друг за другом прошли несколько ночей. Она исчезла.

Кто-то вскрикнул, и на другом конце города — кто-то другой. Пронесся ветер.

Заметив исчезновение Левицкого и его спутницы, гости тотчас же послали погоню, но она так и вернулась ни с кем.

Мысль в виде буквы посетила Левицкого, когда они шли по ночным улицам:

— Щ, — подумал он.

В виде числа:

— 519, — подумал он.

Или, наоборот, число в виде мысли?

Невеста молчала. Ее лучи скользнули по стенам домов, по окнам. Рассвет, казалось, опережал себя.

 

Август — октябрь 70 г.,

Москва

Автобиография

Родился в Москве, в августе 38-го года. Во мне течет русская, армянская и польская кровь.

55 г. — закончил среднюю школу.

56 г. — исключен из военного училища.

58 г. — исключен из гуманитарного института.

59—62 г.г. — работа на Колыме: промывальщиком золота, учителем у кочевых чукчей, плотником, кочегаром, лесорубом, матросом и взрывником.

65 г. — начало писательства.

66 г. — знакомство с Алексеем Крученых.

69 г. — закончена книга «Стихов».

70 г. — «Мои встречи с Владимиром Казаковым», роман «Ошибка живых».

71 г. — «Драмы», «Незаживающий рай».

72 г. — «Продолжение воздуха».

73 г. — роман «От головы до звезд», роман «В честь времени».

74 г. — «Жизнь прозы».

В июле 72-го года я был крещен по обрядам Русской Православной Церкви. Считаю это самым важным и самым светлым событием своей жизни.

 

Владимир Казаков

Комментарии и дополнения к автобиографии 1974 года

Владимир Васильевич Казаков родился в Москве 29 августа 1938 года.

В автобиографии подчеркивает свое национальное происхождение, ибо видел в нём примечательное совпадение: смешение тех же кровей было у Велимира Хлебникова, поэта, которого он боготворил.

Попытки получить высшее образование закончились безрезультатно из-за неумения приспособиться к условиям учебных заведений.

На Крайний Север отправился, завербовавшись в качестве рабочего на три года. По истечении трех лет вернулся в Москву и жил здесь до конца своих дней.

Стихи сочинял с раннего детства. Серьезное писательство началось в 1965 году.

Своими учителями и вдохновителями считал Достоевского и Гоголя, Хлебникова и Крученых.

Хорошо знал и любил русскую историю и русскую литературу. Страстно интересовался святоотеческой литературой и работами русских религиозных писателей.

В одном из вариантов своей краткой автобиографии он называет событием знакомство с искусствоведом и литературоведом Н. И. Харджиевым. Слова Харджиева, сказанные при первой встрече (1966 г.): «Пишите, вы имеете на это право», воспринял как благословение. О Н. И. Харджиеве много строк в романе «Ошибка живых» (там он назван Н. И. Вологдовым).

В 1966 г., желая увидеть друга и соавтора Хлебникова, разыскал и посетил А. Е. Крученых. Эту встречу также считал событием своей жизни.

Публикации работ Владимира Казакова на родине были незначительны:

В 1966 г. журналы «Радио — Телевидение» и «Сельская молодежь» напечатали несколько его прозаических миниатюр.

Спустя 24 года московский театр «Чет-Нечет» (режиссер Александр Пономарев) поставил его пьесу «Дон Жуан», а в 1993 г. московское издательство «Гилея» напечатало эту пьесу раритетным изданием.

В 1972—1973 гг. в Западной Германии вышли в свет две книги Владимира Казакова: «Мои встречи с Владимиром Казаковым» и роман «Ошибка живых», переведенные на немецкий язык Петером Урбаном, переводчиком и издателем двухтомника Хлебникова.