«Рисует белые узоры…»
Рисует белые узоры
на окнах тонкая игла,
и стынут стекла, как озера,
и, как озера, зеркала.
А электрические звезды
в витринах искрятся, как лед,
и брошен прямо в синий воздух
твоих сонетов перевод.
Из тьмы пустого магазина
обложки пламенная вязь
зовет, как голос муэдзина,
сквозь копоть улицы и грязь.
Но смотрит ночь темно и хмуро
и, каблучками простучав,
уйдет с другим твоя Лаура,
и вот — оплывшая свеча —
твоя бессмертная надежда
погаснет медленно у глаз,
между страницами и между
листами, людям напоказ.
И будут снова стыть в витринах
сухие лавры на висках
и, как широкая равнина,
заиндевевшая тоска.
БОЛЕЗНЬ
Мой жар высок. Моя постель крылата.
Крепчай, крепчай, прекрасный мой недуг!
Через пятно оконного квадрата
сочится ночь непревзойденных мук.
А терпкий яд глухих четверостиший
сжигает тело, сушит мне уста.
Вскипает кровь, как ртуть, всё выше, выше…
Звенит в ушах, и душит темнота.
Потом опять в ознобе вдохновенья
душа кликушей бьется на листе.
Желанных слов невоплотимы тени —
вставай встречать непрошеных гостей!
И только Муза, кроткая сиделка,
снимает жар прохладною рукой.
Так дождь осенний, медленный и мелкий,
Неслышно льет над вспененной рекой.
«В девицах Муза счастья заждалась…»
В девицах Муза счастья заждалась;
года идут, поддразнивая, мимо;
короткий сон — смягчающая мазь,
но хворь твоя почти неизлечима.
Напрасно льешь под праздники одна,
над блюдом разрисованным и плоским,
невнятные, как речи колдуна,
узоры застывающего воска.
Напрасно ждешь. И нет на утро сил
глядеть опять в заботливые лица.
Ты влагой заговоренной чернил
Не воскрешаешь высохшей страницы.
Уже бессильно вечное перо
жизнь возвратить рискованной надежде,
и никнет стих, сраженный, как герой,
и вот, — почти сквозь обморок, как прежде
не холодеть, не бормотать в слезах
дрожащих строф, таких как голос скрипки.
Вот потому усталые глаза
И пальцы ослабевшие не гибки.
«Зубочистки грозят, как рапиры…»
Зубочистки грозят, как рапиры,
и чернеет рояля помост.
Через мутную полночь трактира
ты опять вырастаешь до звезд.
Мимоходом, как позднюю помощь,
ловишь скрипок унылый привет.
Этих лиц, этих комнат не помнишь,
и легко уплывает паркет.
И не пена — ты знаешь заранее,
что над пивом плывут облака.
Голос твой, освеженный молчаньем,
как весеннего грома раскат.
А, из пены родившись, Венера,
пьяным жестом щеку подперев,
эту ночь принимая на веру,
будет слушать покорно хорей.
Под полями дешевенькой шляпы
ты увидишь, сквозь дым голубой,
как слезами на скатерть закапав,
для тебя оживает любовь.
О поэт, разве розы не могут,
если хочешь, и здесь задышать?!
Но, сбиваясь с цветущей дороги,
ослепленная бредит душа.
И не видит, присевшая сзади,
как приходит любовь умирать
на измятом обрывке бумаги,
под заржавленным жалом пера.
СКУЛЬПТОР
Земные, теплые движенья
на глину плещут и скользят
всё яростней, всё вдохновенней,
но чуда повторить нельзя.
Полураздавленный и липкий
овал неясного лица,
как вызов, шлет полуулыбку
глазам прищуренным творца.
Припоминая Божье слово,
дрожит бесформенная плоть.
Сырыми тряпками окован
и к муке приближаясь вплоть,
ты рассекаешь выход узкий,
чтоб голос вышел на простор,
чтоб пел и плакал каждый мускул,
не вздрагивавший до сих пор.
И вот, уже изнемогая,
сквозь вопль, исторгнутый борьбой,
ты слышишь — дышит грудь глухая,
ты видишь — солнце над тобой.
ПРАГА
Растянув тишину по аллеям,
приколов к темноте фонари,
теплый вечер мундиром алеет
на посту у сентябрьской зари.
Каменеет дворцовая стража,
каменеют химеры и храм.
Смерть на ратуше время покажет:
— Горожане, пора по домам! —
И тогда из-под арок в извивы
узких улиц, сквозь копоть и пыль,
золотистым играющим пивом
малостранская[1] вспенится быль.
Газ больными глазами моргает,
и туман вырастает стеной,
и, бунтарские песни слагая,
бродят души в угрюмой пивной.
Хмель их горек, и хмельно их горе,
потрясает кружками цех;
а в молчании обсерваторий
ищет Брагэ счастья для всех.
И, пугаясь полночного крика,
по подвалам алхимики ждут
золотую удачу, и дико
над ретортами ночи плывут.
И в предчувствии бед и бездолья,
одинокий и злой, как скопцы,
серым пальцем глиняный Голем
королевские метит дворцы.
вернуться
1
Малая Страна — старая часть города Праги