Какой-то подозрительный шумок начинался в голове у Володи, но он стоически продолжал развивать свои мысли о массовой культуре и культуре для масс.

— Лучше быть учителем рисования в глухой сельской школе, чем малевать бездарные копии с великих творений!— Володя повысил голос, чтобы перекричать посторонний шум в голове. — Поймите, наконец, как ужасен ваш промысел! Ведь вас когда-то учили любить прекрасное. Вам дали художественное образование. Вы обязаны понимать, что кисть художника не для того перенесла на полотно прелестные черты девушки в турецкой шали, чтобы портрет — немое признание в любви! — забавлял посетителей кафе в перерыве между порцией сосисок и стаканом бурды, именуемой кофе!

— Красиво говорит!— Толя всерьез удивлялся, без дураков, это Володе польстило.

Рыжий Саша опять поморщился, но промолчал. Юра бухнул кулаком по столу:

— Мне надоела его дилетантская болтовня! — Резиновое лицо босса отвердело. — Меня раздражает его провинциальная манера разглагольствовать о предметах, о которых он знает только понаслышке, в которых он ничего не смыслит. Меня возмущает до глубины души его попытка выносить суждения о незнакомых ему людях, не имея никаких веских оснований!

При последних словах босса Володя насторожился. Суждения без достаточных оснований? Знакомая песня! Кто-то сегодня уже пытался сбить Володю именно таким демагогическим приемом. Посторонний шум в голове мешал ему вспомнить, от кого он слышал эти же слова. Но Володя теперь ясно понимал, что тот человек — сообщник босса. Их тут целая шайка!

Совершенно неожиданно для Володи рыжий Саша принял его сторону:

— Юра, не дави! Он по-своему прав.

«Хитрая бестия», — подумал Володя.

— Нет, он неправ, этот теоретик из Путятина!— рявкнул босс. — И я ему сейчас докажу!

— Очень интересно! — Володя сделал тонкую улыбку. — Я жду с нетерпением.

Босс и дальше продолжал говорить о Володе в третьем лице:

— Он утверждает, что его земляк Пушков не для того писал картину, чтобы ею могли любоваться простые советские люди, жрущие сосиски под вывеской кафе «Космос»! Он, видите ли, возмущен нашим замыслом росписи новой пищевой точки. Он полагает, что мы несем дурновкусицу в не развращенный массовой культурой добрый старый Путятин! Но так ли это? Проанализируем с привлечением местных фактов. Какой шедевр висит с давних времен в зале ожидания Путятинского вокзала? Там висят «Богатыри» несравненного Васнецова. Неужели маг и волшебник Виктор Михалыч Васнецов создавал своих «Богатырей» для нужд ведомства путей сообщения? И далее…— Юра указал волосатой рукой на Таньку: — Сейчас будущая художница сдаст нам экзамен по специальности… Какая картина украшает главную сберкассу?

— Крамской, «Портрет незнакомки», — по-школьному ответила Танька.

— Почту?

— Айвазовский, «Девятый вал».

— Фойе поликлиники? — Юра победно загнул еще один палец на широкой, ухватистой руке.

— Репин, «Бурлаки на Волге»…— Танька отвечала уже с запинкой. До нее дошло, что это за экзамен.

Босс торжествовал:

— Кто сказал, что мы явились сюда развращать невинные массы? Мы продолжаем славные традиции города Путятина, который испокон веков тянулся к большому искусству.

— Юрий, оставь, хватит… — попросил рыжий Саша.

— Нет, зачем же бросать на полдороге!— усмехнулся босс.— Мы пойдем дальше, по всему городу. Что у нас на углу Пушкинской и Фабричной? Библиотека! Что висит в читальном зале?

— Больше я отвечать не буду! — отрезала Танька.

— И не надо! Будем считать, что вопрос уже всем ясен.

— Пошляки! — в отчаянии выкрикнул Володя, безгранично презирая самого себя за жалкую брань.

Над ним посмеялись нагло и искусно. Вместо умного спора, предложенного Володей, босс устроил нечестное избиение. Надо ответить на все удары одним безукоризненным выпадом! Одной фразой, острой, как шпага! Один выпад — и противник повержен.

Володя все понимал с абсолютной ясностью, но победная фраза никак не приходила на ум.

— Пошляки!— уныло повторил он.— Бездарные мазилы! Я видел там,— он махнул рукой в сторону дома,— вашу мазню. Своей бездарной кистью кто-то из вас совершил убийство. Вы убили прекрасную женщину!

Танька всхлипнула:

— Ребята, ну что же это!

— Юра, кончай! — Танькины слезы перепугали рыжего.

— Кончаю!— Босс кивнул. — Один момент… Толечка, не в службу, а в дружбу… (Рабочая лошадка тут же запряглась.) Толечка, принеси-ка сюда упомянутое бездарное творение. — Босс повернулся к Володе и продолжал серьезно, без подковык: — Деятели из горсовета имели намерение забрать копию впредь до особых распоряжений, но мы не уступили. Копия наша законная собственность. Холст и труд еще не оплачены заказчиком, нам выдали только жалкий аванс. Так что не волнуйся, хозяин, мы не собирались укрывать у тебя в доме краденую вещь. Мы ее повесили у тебя в доме просто так, для сохранности. При этом мы, конечно, не предполагали, что у нас с тобой возникнут принципиальные разногласия.

Сквозь сирень продрался Толя с портретом под мышкой.

— Толечка, дальше ни шагу! Поверни картину к нам. А ты, хозяин, давай сюда свет.

Володя встал, зажег лампочку в жестяном колпаке. Босс запустил пятерню в пеньковые дебри бороды.

— Ребятки, ваше мнение?

— Какое тут может быть мнение… — Саша пожал плечами.

Толя заглядывал на картину сверху, держа ее на груди:

— По-моему, сойдет.

— Да вы взгляните ей в глаза! — потребовал Володя.

— А что глаза?— Босс не спеша раздирал ногтями пеньку.— Ах да, припоминаю. Экскурсоводы в картинных галереях обычно открывают публике главную тайну портретного искусства. Куда ни отойди — глаза портрета всюду следуют за тобой. Ты это имел в виду? Но ведь у данной особы и в оригинале глаза косят.

— Жена Пушкина тоже косила, это известный исторический факт. Пушкин просил Карла Брюллова написать портрет Натальи Николаевны, а Брюллов отказался: «Твоя жена косая». Мало ли что. Все ее считали красавицей. И Александр Брюллов ее написал.

— Но Карл Брюллов ее так и не написал.

— Зато Пушков написал Таисию Кубрину и доказал!

— Ты не горячись, — посоветовал Володе рыжий, на которого явно действовал умоляющий Танькин взгляд.

Володя понял, что надо кончать дискуссию. Вот вам бог, вот порог, и точка!

Но босс вдруг откачнулся назад и вытащил из-под стола большую картонную папку.

— Не надо! — Саша вскочил, но поздно.

Босс извлек из картона еще один портрет Таисии Кубриной. Настоящий! От неожиданности Володя выдал себя — глупо, смешно, постыдно открылся. И перед кем! Перед прожженными халтурщиками!

Володя рванулся из-за стола, но зацепился ногой за лавочку.

— Спокойно, Киселев! — раздался у него за спиной знакомый голос.

«Фома?! Как он сюда попал?» Володя резко обернулся, и все поплыло перед ним. Почему-то у Фомы в руке вместо чего-то огнестрельного оказалась бутылка шампанского.

Это было последнее, что увидел Володя, окончательно теряя равновесие.

IX

Не найдя художников в кафе, Фомин направился в гостиницу. Дежурная сказала, что их нет и что они вообще так рано не возвращаются. В гостинице уже знали, что комиссия горсовета выставила художников из нового кафе и запечатала помещение. Приход Фомина навел панику: может, бородачи тайком удрали, не расплатившись за номер? Дежурная послала уборщицу проверить, на месте ли имущество постояльцев. Воспользовавшись случаем, Фомин заглянул в номер.

Он полагал, что увидит неряшливое мужское общежитие, разбросанную по кроватям одежду, пару грязных носков на столе. Однако в номере оказалось прибрано по-солдатски. Словно здесь ожидали в любой час строжайшую поверку. Это Фомину очень не понравилось.

Мимоходом он поинтересовался, в каком номере проживает Спартак Тимофеевич Коваленок. Футболист остановился на самой верхотуре, откуда, как знал Фомин, есть прямой выход на чердак и к пожарной лестнице.