Но когда она положила фонари в джип и вытащила из него парусиновую палатку, его терпению пришел конец. Он выхватил у нее мешок с палаткой, бросил его на переднее сиденье и захлопнул дверь.

— Что ты собираешься с этим делать? — спросил он как можно более любезно.

— Установить.

— Это еще зачем?

— Мы останемся здесь. Я не могу все оглядеть как следует в этой темноте.

— Нет! — замахал он руками.

— Хорошо, — сказала она спокойно, — тогда здесь остаюсь я. А ты можешь, если хочешь, возвращаться.

— Да, я этого хочу. И ты тоже этого хочешь, красавица моя. Ты здесь не останешься. Здесь никто не останется.

— Но почему?

— Это незаконно, черт возьми!

— Незаконно? Что-то я не помню, чтобы раньше это тебя останавливало.

— Не помнишь? — Джек ужасно разозлился на то, что она использовала его же аргумент против него самого. Так вот что он получил за свои старания быть с Кэт хотя бы частично правдивым! Его же и обвинили в незаконных действиях. И кто — женщина, у которой в кармане лежала важная деталь от чужой машины!

— Интересно, — она скрестила руки на груди, — хотела бы я знать, а тебя что-либо когда-нибудь останавливало, если ты что-то хотел получить?

— Что ты такое говоришь? — Он стукнул рукой по джипу, отчего тот еще сильнее осел.

— Ты же никогда не испытываешь угрызений совести, оттого что делаешь что-то незаконное, так почему я должна их испытывать?

— Черт, а что это такое — угрызения совести?

— Это такая штука, которая не дает людям совершать любое заблагорассудившееся им действие.

— Любое? Ты обвиняешь меня в том, что я совершаю любое?..

Господи, да с тех пор, как он ее повстречал, он не совершил ничего такого, что можно было бы назвать "заблагорассудившимся действием". Разве что...

— Да, — сказала она, — ты делаешь абсолютно все, что захочешь.

— Подожди-ка, — ухмыльнулся Джек, — ты имеешь в виду случившееся в отеле?

— Не знаю...

— В Текстикане. На двуспальной кровати. Ты об этом?

Конечно, она хотела опровергнуть сказанное им, но была слишком честна для того, чтобы сделать это.

— Ты просто... говоришь и делаешь все, что тебе взбредет в голову, не так ли?

— А тебе этого разве не хотелось?

— Мне хотелось получить информацию.

— Информацию?

— Да, о моей тете!

Может, она все-таки не очень-то честна, подумал Джек. Или ее инстинкт подсказал ей такой ответ?

Ну, если так, то она зашла слишком далеко. Сейчас надо было говорить только правду.

Они стояли и молча смотрели друг на друга. А лес, ни на минуту не перестававший жить своей жизнью, время от времени привлекал их внимание очередным криком обезьян.

— Это обезьяны, — автоматически сообщил он, заметив удивление на ее лице.

— Ах, ну да.

— В этих местах часто бывает трудно отличить крики хищников от звуков, издаваемых безвредными животными.

— Да, я это заметила, мистер Джибралтар.

Мистер Джибралтар... Джек скривился и полез за палаткой. Было тепло, и Джек решил установить только тент и москитную сетку.

— Это из комода Мадрид? — спросил он.

— Да, а что?

— Ничего, я так и думал. Просто она поклонница британского колониального стиля в том, что касается разбивки лагеря.

— Да, наверно.

— Но от меня этого не жди, пожалуйста. Я не пью чай и, — он улыбнулся, — сплю голым.

— От тебя я бы и не стала ожидать ничего другого, мистер Джибралтар.

Джек поставил палатку, втащил в нее огромный матрас и спросил:

— Ты разрешишь мне лечь на него или мне спать на земле?

— А в чем дело?

— У меня нет матраса, — объяснил он.

В ее глазах что-то блеснуло, но она тут же сказала:

— Нет, уверена, что в данных обстоятельствах мы можем разделить один матрас.

— Хочешь произнести это по-испански, красавица?

— Боюсь, что я уже израсходовала свой испанский словарный запас, мистер Джибралтар. В колледже немногому учат, знаете ли.

— Ну да, ведь не на улице же ты его учила.

К его сожалению, она не клюнула на эту приманку. А только улыбнулась этакой профессорской улыбкой и сказала:

— Но я выучила достаточно для того, чтобы ответить: нет, спасибо, мистер Джибралтар. И этого мне должно хватить на будущее.

А, так его ждет отказ? От женщины, которая шептала ему испанские слова любви?

— Отлично! — коротко отрезал он.

Девушка сложила пальцы пирамидкой и повторила:

— Отлично!

— Почему бы тебе не бросить свои преподавательские манеры?

— Джек, едва ли это можно назвать манерностью. Я действительно преподаватель колледжа и...

— Замолчи сейчас же!

— Это почему же?

— Потому что, если ты не остановишься, я не отвечаю за свои действия.

— Что-что?

— На этом самом матрасе, да-да.

— Слушай, неужели ты не можешь сказать что-нибудь без грубости?

— Нет. Потому что ты не поймешь этого.

— А может, и пойму!

— Профессор, так чего же ты хочешь? Действий или цивилизованности?

— Ну уж, конечно, не действий, мистер Джибралтар. И если бы мне нужны были действия, то, во всяком случае, не от тебя.

— Ах так? — Он сделал движение по направлению к ней. — А мне казалось, что тебе с трудом удалось оторваться от моего хард-диска.

Девушка возмутилась, да так сильно, что, казалось, в воздухе вокруг нее разлилось напряжение.

— Да ты просто совершенно безответственный...

Она вся кипела, сжав губы и скрестив руки на груди. А после выдавила наконец:

— ...Захватчик.

Джек улыбнулся. И прижал ее к себе.

— Я так и думал, — только и сказал он перед тем, как поцеловать ее в губы.

9

Катерина была настолько ошеломлена этим поворотом событий, что не смогла оказать Джеку должного сопротивления. Она лишь что-то пробормотала, но Джек не обратил ни малейшего внимания на ее попытки что-то сказать.

Наконец она собралась с силами и попыталась его оттолкнуть, но он только крепче прижался к ее губам. В результате Кэт совершенно размякла и позволила ему делать с собой все что угодно.

Язык Джека скользнул в ее рот, и сладкая истома пронзила все ее тело — с головы до пят. И она не смогла не ответить на его поцелуй, издав при этом какой-то глубокий горловой звук.

— Что, Кэти? Ты не хочешь? — задал он вопрос, прозвучавший для нее абсолютно бессмысленно.

Она медленно раскрыла глаза.

— Чего?

— Этого, — сказал он, снова склоняясь к ней. — Меня, чтоб я целовал и обнимал тебя.

Он поцеловал ее в шею.

— Ты хочешь, чтобы я лежал рядом с тобой на матрасе и касался тебя, и целовал? Ты хочешь этого, скажи мне?

Его волосы в свете фонаря отсвечивали золотом, а глаза были синими-пресиними и смотрели на девушку так, что у нее аж колени задрожали. Только тут она заметила, что он тоже весь дрожит.

Как же он хотел ее! До боли, до дрожи! И сейчас он просил ее принять его.

Вокруг них сновали тропические насекомые, а пышная листва на ветру, казалось, вторила — нет, не словам, это были не слова, ее неясному хрипловатому шепоту.

— Скажи-ка мне это, Кэти, — настаивал Джек, — скажи!

Губы Джека пробежались по шее Катерины, переполненной эмоциями, ощущением своей женской силы. Да, она чувствовала себя сейчас, наверное, так, как листва после дождя, когда легкий ветерок стряхивает с нее последние капли.

Девушка запустила пальцы в золото его волос.

— Прикоснись же ко мне. Я хочу этого, очень хочу!

Не отрывая взгляда от ее глаз, Джек коснулся пояса ее юбки и медленно высвободил из-под нее блузку. Ощущение скользящего по телу мягкого хлопка заставило Кэт застонать от удовольствия. Она прильнула к Джеку, почувствовав, что еще минута — и она растает от сладкого томления.

— Под твоими руками я чувствую себя как чаща леса, — пробормотала она. Сейчас ее не волновало, поймет ли он ее слова. Горящий в ней огонь требовал от нее признания — безоговорочного, полного. — Ты заставляешь меня почувствовать себя необузданной. — Она откинула голову. — Сильной, насыщенной жизнью. Жизнь во мне так и поет.