Совершенно очевидно, что влияние еврейской религии на египетскую идею Верховного Божества не было ни глубоким, ни постоянным. Храм в Мединет-Абу заполнен изображениями богов с человеческими телами и головами птиц н животных, которым царь приносит дань. Он также стоит перед богом Амоном, который изображен в состоянии непристойного возбуждения. Но больше всех их Рамзес III почитал собственную персону. Храм Мединет-Абу был построен как место почитания его собственной божественной сущности. Утомительно читать бесконечные самовосхваления. Самое простое из них – это скромное заявление; «Мой характер превосходен».
Можно задать вопрос: имеет ли литературный стиль изучаемого нами периода, т. е. периода двадцатой династии, близкое сходство со стилем двух непосредственно предшествующих, согласно установленному летоисчислению, династий? Ответ на этот вопрос может стать аргументом за или против представленной здесь реконструкции, а также за или против установленного летоисчисления, в соответствии с которым Рамзес III жил в первой половине двенадцатого столетия.
«Культурный египетский писец двенадцатого века до н. э., весьма сведущий в классических образцах своей литературы, может скорбеть по поводу выродившегося стиля храмовых писцов своего времени. Вспоминая о чеканных военных анналах Тутмоса III, он бы содрогнулся при виде цветистых преувеличений, которыми заполнял Рамзес III свои летописи…Его бы привела в уныние сознательная искусственность, выражающаяся в обилии иностранных слов и избыточных метафор. Вспомнив, если бы он был на это способен, о более строгих правилах грамматики, которые отстаивал» чистоту классической литературы, он бы испытал жалость к тем писцам, которые трудились над созданием древней грамматики, но чьи усилия были уничтожены невежеством, торопливостью и лепювесностью разговорного языка» 1.
Но существовал ли этот «культурный египетский писец» при Рамзесе III? Если и существовал, то не оставил никаких следов своего умения или вкуса для потомства. «Храмовые надписи его дней, судя по текстам в Мединет-Абу, напыщенны, небрежны и грамматически неправильны». Кроме того, они «до нелепости помпезны». Более длинные тексты заполнены «всевозможными восхваляющими сравнениями и превосходными эпитетами, какие только могли изобрести самоуверенные писцы», а короткие тексты, сопровождающие барельефы, «состоят из нарастающих в темпе стаккато восхвалений царя, комплиментарных диалогов между царем и богом или хвалебных песнопений греческого хора придворных льстецов и пленников» 2. (Слово «греческий» было употреблено автором этого отрывка не для указания на возраст текстов или на национальность придворных и пленников: оно лишь передает впечатление от подобных хоровых вставок).
Это «постоянное выпячивание величия и значения фараона» могло означать то, что «средний правитель должен был возвыситься до стандарта своих предшественников, или, что более вероятно, пресытившийся вкус его народа требовал более изысканной и очень пряной пищи». Эти напыщенные излишества подобны «звучанию духовых инструментов и звенящих цимбал».
Что касается грамматики, письмо Рамзеса III «стремилось к стилю, который вышел из общего употребления». В нем использовались архаизмы, указывающие.на то, что не так уж мало оборотов уже вышли из употребления. «Некоторая расплывчатость» свидетельствует о том, что «столь же неточной была и разговорная речь, или о том, что она уже тоже подверглась общему процессу сокращения окончаний (суффиксов)».
Если судить с позиций палеографии, то «усечение знаков было грубым и безжалостным… Налицо какая-то всеобщая поспешность». Писцы, которые готовили тексты для граверов по камню, были гораздо лучше знакомы с иератическими знаками, употреблявшимися на папирусе, а не на камне, чем с иероглифами, и потому искажали последние. Их иероглифы «полностью утратили признаки первоначальных знаков» 1.
И наконец, сами барельефы в Мединет-Абу свидетельствуют о «решительном разрыве с прошлым». «Утрата величия и правильности отчасти уравновешивается обретением силы и разнообразия».
Прежде чем мы перейдем к архитектуре и ее стилю, обратим внимание на следующее: во времена Рамзеса III язык – его грамматика, его фразеология и начертание, в особенности на камне, – в значительной мере отошел от классических форм, предположительно свойственных предшествующим поколениям.
Искусство: сцены охоты
Рамзес III приказал своим художникам украсить свои постройки в Мединет-Абу и военными сценами, и сценами охоты. Эти охотничьи сцены имеют много общих черт с ассирийскими барельефами, изображающими царские забавы и выполненными художниками Ассурбанипала, а до него – Ашурназирпала. «Всегда предполагалось, что сцены ассирийской охоты девятого-седьмо-го веков были подражанием соответствующим египетским сценам, которые служили нм образцом. Однако никаких доказательств этого представлено не было. Эта проблема должна быть полностью пересмотрена», и Л. Спелеерс провел такую работу 1. Он внимательно исследовал ассирийские и египетские сцены охоты с точки зрения реализма изображения, оружия, которое применялось, общей композиции и, наконец, животных, на которых охотились.
Спелеерс убедился, что ассирийские сцены были более реалистичными, на них лучше выписаны животные с их разнообразными позами, И основные мотивы были развер* нуты ассирийцами вполне оригинально. Этого нельзя сказать о сценах в Мединет-Абу. Хотя им присущи некоторые особенности, которых нельзя проследить на более древних египетских образцах эпохи Древнегои Нового Царств, многие новые детали явственно обнаруживают свое азиатское происхождение.
Трудность в соотнесении результатов этого анализа с хронологической последовательностью, разумеется, обнаружилась с самого начала. «Чтобы правильно подойти к этой проблеме, мы должны помнить о том, что ассирийские сцены охоты появились на несколько веков позже, чем сцены египетские (эпохи Рамзеса III)». Автор вынужден был повторить это предостережение для самого себя несколько раз, поскольку все указывало на то, что Рамзес II! заимствовал у А.ссурбанипала.
Ассурбанипал вторгся в Египет в 663 г. до н. э., а царствование Рамзеса III достигло расцвета, как считается, в двенадцатом веке. Однако Ассурбанипал ничего не заимствовал у Рамзеса III: это стало ясно в ходе исследования. «Трудно обнаружить в ассирийских сценах хоть один мотив, заимствование которого у египтян было бы неоспоримым». И даже более того: «Отнюдь не утверждая, что ассирийцы копировали египтян, я вынужден задать вопрос,не заимствовали ли последние некоторые мотивы у азиатов, поскольку бесспорно, что некоторые ассирийские мотивы, которые, казалось, указывают на египетское происхождение, в действительности пришли из Азии» 1.
Египетские сцены демонстрируют заимствование из Азии, а с другой стороны, выбор мотивов, общая концепция и реализация сюжетов доказывают, что ассирийские сцены не были заимствованы у Египта. Все эти мотивы получили у ассирийцев оригинальную интерпретацию, и если в них и ощущается некоторое влияние, то оно идет от ела-митян (ранних персов), а не от египтян.
Охотничьи сцены Рамзеса III после детального исследования обнаруживают влияние азиатских мотивов. Но поскольку мы отвергаем двенадцатый век как время Рамзеса III, нас больше не смущает трудность объяснения того, каким образом мотивы двенадцатого века могли быть заимствованы из произведений, созданных в седьмом веке.
Спелеерс был также поражен сходством изображения животных (львов) художниками Рамзеса III и художниками эпохи поздних Птолемеев: эта особенность хорошо видна в фигурках, созданных в Ком Омбо 2.
Это тоже не вызывает никаких затруднений, потому что по времени Рамзес III только на полстолетия предшествовал началу династии Птолемеев. Было бы вполне естественно, если бы формы искусства, созданные в Египте четвертого века, стали бы образцом для последующих царей династии Птолемеев.