«Жигуленок» выскочил на очередную набережную, крутанулся по бульвару, а потом запетлял по темным улочкам, окончательно запутывая и без того недоступную для запоминания дорогу. Наконец машина остановилась возле интимно светящихся окон небольшого ресторанчика. Водитель повернулся к пассажирам и сообщил:

— Приехали.

Пока Рита выбиралась из пропахшей бензином шестерки, ее похититель расплатился мелкими купюрами и даже позвенел в ладони мелочью. «Он совсем без денег, — подумала Рита. — Зачем же привез меня в ресторан?»

Облезлая «шестерка», помнившая, должно быть, еще похороны Андропова, покряхтывая, покатила в ночь.

В отличие от клуба, в ресторане было пусто и тихо. Приглушенный свет, негромкая музыка фоном, дорогие скатерти. Официант в белоснежной сорочке и черном фартуке поздоровался с Железным дровосеком как со старым знакомым, мягко опустил на стол перед Ритой тяжелое меню в массивной кожаной обложке, улыбнулся.

Нильс потянулся за винной картой. Наметанным взглядом побежал по наименованиям.

Рита между тем заглянула в меню и еле-еле удержалась от удивленных восклицаний. Цены под кожаной обложкой не поддавались осмыслению. Есть и без того не очень хотелось, а после увиденных циферок расхотелось окончательно.

Палец Железного дровосека остановился на строке в винной карте.

— «Пассито ди Пантерелия» две тысячи первого года.

— Бокал?

— Бутылку, — поправил Нильс и посмотрел на Риту. — С этим вином хорошо сочетается сыр и десерт. Вы ведь не ели?

— Я не голодна, спасибо.

Это прозвучало настолько скованно и неискренне, что Рита потупилась.

— И сырную тарелку, — добавил к заказу ее похититель. — Все на мой счет.

Официант вежливо кивнул и беззвучно удалился.

— Я не самый главный ценитель сладких вин, но это неплохое. Кто-то предпочитает «Сатерн» из Франции, но мне он кажется уж слишком сладким. Предпочитаю Италию.

Сырная тарелка оказалась необъятным блюдом с разложенными на кучки странными сырами, порезанными небольшими кусочками. Рядом зачем-то лежали крупные, едва ли не крупнее слив, виноградины, немного меда и орехи. Бутылка «Пассито», напротив, была маленькой, водочного объема. Вместо того чтобы поставить ее на стол, официант лихо вывернул пробку и налил совсем немного в бокал Нильса.

— Господин Хаген, прошу…

«Хаген, — запомнила Рита. — Странная фамилия. Немец? Нет, не похож. Скорее, швед или финн. Хотя у финнов вроде бы в фамилии должно быть окончание на «-найнен». Значит, швед. Или норвежец».

Железный дровосек тем временем пригубил вино. Едва заметно кивнул. Официант с каменной физиономией наполнил бокал Риты, долил Нильсу и удалился.

Рита осторожно подцепила кусочек сыра с мраморными прожилками плесени. О существовании этой экзотики она знала, но никогда не пробовала. Мама говорила, что покупать испорченные продукты глупость, как и искать вкусовые изыски в горечи. На самом деле мать лукавила. Просто семейный бюджет не позволял дорогостоящих экспериментов.

Экзотический сыр Рите не понравился. Выплюнуть было нельзя, заесть нечем. Стараясь не морщиться, она поспешно разжевала кусочек и судорожно проглотила. Только бы не заметил нужный человек.

Нильс смотрел на нее прежним, странно ищущим взглядом. И, конечно же, он все видел, но почему-то Ритино неприятие заказанной им закуски неожиданно обрадовало Железного дровосека. Как будто нелюбовь к горгонзолам, бри и пармезану была каким-то вопиющим достоинством.

— Здесь уютно, — сказала Рита, чтобы нарушить затянувшееся молчание.

— Да, немного, — как-то не совсем по-русски ответил ее похититель. — Знаете, я в Москве всего три года и знаю далеко не все.

— Мне показалось, мы едем в какое-то особенное место, — удивилась Рита. — Вы так уверенно говорили с водителем.

— Это хороший ресторан. Здесь тихо, и открыт он двадцать четыре часа, — с нетрезвой искренностью улыбнулся Нильс. — А вы здесь были?

— Я в Москве всего… совсем недавно, — вовремя поправилась Рита, — и еще пока нигде не была.

— Вот у нас уже нашлось что-то общее.

Он поднял бокал, салютуя. Рита пригубила вино. Беседа выходила простой и непритязательной. Легкой. В другой ситуации Рита уже давно расслабилась бы, но сейчас не получалось.

«Отдыхай, веселись, но без перегибов, — звучал в голове голос Николая Александровича. — Постарайся ему понравиться. Главное — будь естественной».

Она так старалась быть естественной внешне, что внутри все дрожало от напряжения. А еще было душно. Рита потянула шарфик, обнажая шею.

Нильс замер с бокалом в руке. Улыбка слетела с его лица с той же легкостью, с какой ткань шарфа скользнула по Ритиной шее. Взгляд Железного дровосека намертво прилип к ключице, где красовалась нарисованная родинка, о которой Рита успела позабыть.

— Мархи… — хрипло произнес он.

Или зарычал, как раненый зверь?

— Что? — не поняла Рита.

Взгляд нужного человека снова стал вменяемым. Нильс даже попытался вернуть улыбку на лицо.

— Вы сказали, вас зовут Маргарита. А домашние вас как называют? Мархи? Марго?

— Арита, — тихо произнесла она, мимолетно вспомнив о японской мультяшной принцессе Аритэ.

— Арита, давайте выпьем по вашей традиции и станем говорить друг другу «ты».

— Вообще-то это средневековая европейская традиция, — поправила Рита.

Нильс не ответил, он обвил ее руку своей и припал к бокалу. Рита тоже. Сладкое вино пилось легко, но согревало и пьянило буквально на глазах. Похититель не отпускал ее взглядом. Казалось, он пил из двух сосудов сразу: вино из бокала и саму Риту глазами. До дна.

Наконец он отставил в сторону пустой бокал, дождался, пока Рита опустит свой, и придвинулся лицом — для поцелуя. Рита обмерла — все же это не украдчивые чмоки-чмоки с одноклассниками на вечеринке в одиннадцатом классе, — но Нильс вдруг замер, продолжая близко-близко, в упор, разглядывать ее глаза. Эта странная дуэль длилась секунды три, не больше, но Железного дровосека точно что-то напугало. Он осторожно освободил руку, не глядя поставил бокал и без голоса, с неожиданным акцентом, сказал:

— М-может быть, пойдем прогуляемся?

Говорят, свежий воздух трезвит. Рита этого не почувствовала. Они выпили еще одну бутылку вина, покинули ресторан, долго ловили машину, потом нарезали круги по центру города, разглядывая подсвеченные достопримечательности через окно автомобиля. Потом поехали на смотровую площадку на каких-то Воробьевых горах, но, доехав только до моста через Москву-реку, решили погулять и бросили машину.

Количество воздуха, попавшего в организм после алкоголя, было значительным, а Рита по-прежнему чувствовала хмельную расслабленность и легкое головокружение. Видимо, усталость, нервотрепка и пустой желудок дали о себе знать.

Нильс тоже не выглядел трезвым. Впрочем, это как раз было неудивительно. Выпить он успел порядочно, а кроме того, мешал все подряд, меняя градус во всех направлениях. Такое количество при таком замесе могло свалить кого угодно, несмотря на габариты.

Железный дровосек держался. Кроме того, держал Риту под руку и шел почти ровно, ориентируясь на линию бордюра, как на нить Ариадны. При этом умудрялся что-то рассказывать. Разгоряченный, оживившийся, увлеченный. В одной рубашке.

Рита зябко поежилась.

— Тебе не холодно?

Нильс покачал головой.

— Я человек севера, — гордо поведал он и указал вперед. — Знаешь, что это?

Рита знала. По фотографиям на открытках, что привез из Москвы отец. И местность была знакомой — Ленинские горы. Так значилось на обороте открытки. Правда, ее спутник еще в машине сообщил, что они едут на Воробьевы горы, но за последние двадцать лет, в которые фактически умещалась вся Ритина жизнь, в России столько всего переименовывали туда и обратно, что это как раз не удивляло. Кроме того, иностранец мог и напутать. А вот перепутать здание, на которое указал Нильс, было трудно.

Готическая громадина университета подсвечивалась только сверху. Нижняя часть не то в целях экономии, не то еще по какой причине тонула в условной темноте московской ночи.