— Где-то здесь должен быть обувной, — сказал Маршал. — Или книжный, я точно не помню, то ли обувной, то ли книжный, где-то совсем рядом, я почти уверен. Только вот обувной или книжный?

— Да без разницы!

— Хм, не скажи, хотя определенное сходство, конечно, присутствует, они, например, могут быть разного размера.

— Кто, туфли?

— Нет, обувь и книги.

Тут как раз закончилась невероятно длинная стена жилого дома, и впереди наконец-то показался магазин обуви. Но вся беда в том, что там же расположился и книжный. Они были вместе, то есть как бы два разных отдела одного магазина. Витрин тоже было две, по одной с каждой стороны двери. Обувь на витрине пряталась под изрядным слоем пыли, но это была самая обыкновенная обувь, не какие-нибудь там гламурные пинетки, а самые обычные туфли, ботинки, сапоги, правда, их тоже решили немного приукрасить всякими там ромбиками и кружочками цвета кислотной карамели. На выцветшей бумажке, скотчем прилепленной к стеклу, было от руки написано «большие размеры».

В другой витрине пылились книги. Всевозможных размеров. Солнце давно выело зазывные обложки поваренных книг.

— Ну как? — спросил Маршал. — Заглянем?

— Что ж, надеюсь, мы придем к обоюдному взаимопониманию, — сказал Жира. — Хотя, по правде, я не знаю, с кем я тут должен находить взаимопонимание, ну да ладно, сказал как сказал, черт, даже разволновался немного.

— Ты не волнуйся и для начала открой дверь, — посоветовал Маршал.

Жира послушался и открыл дверь: привязанный под самым потолком маленький колокольчик, заглотнув порцию свежего воздуха, радостно зазвенел. Внутри, в магазине, было всего две комнаты, правая и левая, слева расположились ботинки, а справа — книги, такое распределение показалось почему-то очень осмысленным, хотя если честно, то никакого особого смысла в этом, пожалуй, не было. Касса находилась на стороне книг. За ней сидел пожилой мужчина, листая какой-то журнал.

— Здрасте, — сказал Жира.

— Здрасте, — сказал Маршал.

— Здрасте, — ответил мужчина обиженным голосом, и в воздухе сразу повисло какое-то напряжение, словно попал в комнату, где повсюду разбросано чье-то нижнее белье.

— Здрасте, — повторил Жира и, Бог знает почему, внимательно посмотрел на Маршала.

— Я тут книжки пока полистаю, — подчеркнуто громко сказал Маршал, даже излишне громко. — Тебе же книги нужны! То есть тьфу, я хотел сказать туфли.

Жира сказал «угу» и тут же затерялся между полками с обувью. Маршал же застрял где-то посередине между книгами и ботинками, стоял и думал, чего же это он здесь застрял, но так и стоял. «Надо вести себя непринужденно, — подумал Маршал, — те, кто умеют это делать, всегда хорошо справляются». Продавец за прилавком снова принял вертикальное положение и спросил, не может ли он чем-нибудь, например, помочь. На нем была потертая клетчатая рубашка, давно уже ставшая тесной, штаны до подмышек и подтяжки. Маршал ответил, мол, я пока просто смотрю, и как бы в подтверждение многозначительно махнул рукой. Продавец гукнул в ответ что-то невеселое и, скрипя всеми суставами, вернулся в исходное сидячее положение. Маршал сделал два шага в сторону книжных полок и склонил голову, как это обычно делают в книжных магазинах; синим отсветом промелькнула за окном машина «скорой помощи», звук сирены пробился сквозь стекло, но стал глухим и неровным. Маршал решил, что надо бы что-то сказать, что-то такое очень непринужденное, и, немного подумав, спросил совершенно непринужденным голосом, что, собственно, общего у книг и обуви и что, может быть, здесь продается много литературы про обувь… хе-хе или наоборот. Продавец снова поднялся, его, видно, учили, что надо вставать, если к тебе обращаются, тяжело вздохнул и ответил, что, по крайней мере, в сегодняшнем мире жизненный путь и тех и других необычайно краток, и снова вздохнул. У него был такой безыдейный рот, словно кто-то просто процарапал посередине лица жалкую полоску, вынуждая обладателя облекать светлые мысли в тусклые и ничего не значащие предложения, и тут, наконец, из-за полок с обувью появился Жира и спросил у Маршала, мол, как тут у вас дела, на что Маршал ответил, что никак, просто болтаем. Тогда Жира посмотрел на продавца, прямо в его заплывшие жиром глаза и сказал со слезой в голосе, что ничего подходящего не нашел, потом еще пояснил, что у него, видите ли, ступни широкие, как ласты, и на них не налезает не один ботинок, давит и жмет со всех сторон, точнее, он сказал, жжет со всех сторон, Маршал поспешил что-нибудь добавить, что угодно, и тогда почему-то ему пришло в голову чуть ли не сознаться, и он пробормотал, что, а вообще-то у моего друга еще и четыре соска, то есть если уж быть честным, то три с половиной, и прежде чем тугой сигнал о потере бдительности прошел в сознании продавца путь от зоны восприятия до зоны принятия решений, уже, взорвавшись злым, но каким-то невероятно приятным хохотом и бросив на лету «до свидания», бежали по потной Хелсингинкату, вдоль которой уже клонился к порту оранжевый стебель солнца.

~~~

Солнечное пятно на лужайке сместилось от девушек немного в сторону, девушки перешли вслед за солнцем на новое место, Хеннинен вслед за девушками. Девушки снова пересели туда, где почище и посвежее, Хеннинен не отставал, и вот теперь они сидели вчетвером на самом краю лужайки у сетки, отделяющей ее от детской игровой площадки, и пили сидр.

Подошли Жира и Маршал. Хеннинен уже познакомился с девушками и теперь представил их друзьям. Это были самые обычные имена, а потому быстро забылись.

— Меня зовут Маршал, — представился Маршал. Жира назвался Жирой, а Хеннинен сказал, что он просто алкоголик.

— Забавные имена, — сказала одна из девушек.

Хеннинен спросил про туфли.

Жира тут же принялся кривляться, он это умел, и произнес по этому поводу целую речь, он и это умел. Он взглянул на девушек и начал с того, что, прежде всего, он никакой не вор, потом перешел к утомительно подробному изложению преступных событий недавнего прошлого, и в этой длинной речи о магазине обуви и книг не было ни одной точки. Где-то высоко в небе томились чешуйчатые облака, в воздухе пахло пылью, разогретой до температуры возгорания. Трамвай со скрипом преодолевал длинный, пологий, неспешный поворот. На другой стороне перекрестка, в баре под названием «Мусор», кто-то уронил на асфальт стакан.

Наконец Жира завершил свой отчет и засунул руки сзади под рубашку, туда, где еще в магазине вырос, прямо как в сказке, приличный горб. Покопавшись за спиной, он достал туфли, бросил их перед Хенниненом и залился таким смехом, что аж, наверное, живот заболел.

— Вот такие вот туфельки, — простонал он, чуть не умирая от смеха, и со слезами на глазах повалился на траву.

Это были, бесспорно, страшные туфли. Их можно было бы назвать спортивными тапочками, но, честно говоря, обувь они вообще напоминали очень отдаленно. Цвет их, если не брать во внимание белые швы, скорее походил на смутно-черный, и казалось, что они были целиком вылиты из одной формы, определить, где проходит граница между подошвой и основной частью, не представлялось возможным. По всей черной поверхности были разбросаны непонятные геометрические формы и разводы, а также крупные, нездорового вида наросты. Издалека они были похожи на ожоги или тяжелые, запущенные воспаления.

— По крайней мере, на них нет дерьма, — сказал Маршал.

Хеннинен в ужасе пробормотал что-то невнятное, вздохнул и стал натягивать туфли на ноги. Это было явно непросто. Когда ему наконец, все же удалось это сделать, он встал и немного прошелся.

— Они мне малы, — сказал он. — Жмут, падлы.

Девчонки опять засмеялись, веселый у них был характер. Хеннинен ходил взад-вперед по газону и тихо ворчал. Жира сказал извиняющимся тоном, что он, типа, совсем забыл про размер и примерил на свои лапки.

— На хрен, ведь за секунду до вашего ухода говорили о том, что это у Маршала, бля, нога такого же размера, как у меня.