— Тут, значит, вот какое дело, парни, — сказал мужик и сложил руки на животе. Он был на удивление упругим, этот его живот.

Хеннинен напыщенно вздохнул и состроил такую рожу, что и без слов было понятно, ну вот, датый папаша снова решил заняться сексуальным просвещением.

— Такое дело, парни, у меня для вас есть одна халтурка.

Лицо Хеннинена просветлело, что можно было бы счесть знаком некой заинтересованности. Жира сидел, оттопырив задницу и слегка подавшись вперед, стараясь всем своим видом показать, мол, давай, валяй, знаем мы ваши халтурки. Маршал подумал, что надо бы нахмурить брови и тем самым дать понять, что он внимательно слушает, и брови нахмурил, после чего подумал, что, вероятно, выглядит, как дурак, но никто на это не обратил внимания.

— Так, значит, халтурка, — проговорил наконец Хеннинен.

— Ну, в общем, как бы да. У меня своя фирма по перевозке, ну там переезды и все такое, вон там, за углом, и на завтра пришел большой заказ. Реально большой. А у меня мои парни в отпуске, и заменить некем, ну вот, типа, мне и нужны бравые ребята.

— Так, значит, переезд, — уточнил Жира. — А я-то уж подумал, что алмазы красть будем или что-нибудь другое блестящее.

— Правда, с виду вы как-то не очень бравые.

— А мы и на самом деле не очень бравые, — сказал Хеннинен и дополнил свою речь томным зевком, вытянутым откуда-то из глубин его пыльного сознания.

— О беспечная молодость, — вздохнул Маршал.

— Должен сказать, что с виду вы не такие уж и молодые. Ну да ладно, как насчет халтурки-то, а?

— А мы и на самом деле на такие уж и молодые, — сказал Хеннинен. — Мы просто решили, так сказать, продлить нашу молодость.

— Просто ее, говорят, можно до тридцати спокойно продлевать, — уточнил Жира. — А после тридцати можно сразу переходить в алкоголики.

— Да продлевайте вы что угодно, хоть свое хозяйство, так как насчет халтуры?

— Я сегодня не могу, — сказал Маршал.

— Это же завтра, а не сегодня. Раз в жизни будьте людьми, помогите бизнесмену встать на ноги. Я ведь реально заплачу, парни, без всяких там налогов и прочего.

— Пожалуй, я тоже не могу, — вздохнул Жира.

— Не, этим летом никак не получается, — сказал Хеннинен и сладко потянулся. — Ты уж извини, чувак.

— Вы что, совсем идиоты?

Он резко встал, можно даже сказать, чрезвычайно резко для его вазообразной фигуры, впрочем, не исключено, что он вообще был человеком резким, во всяком случае, в процессе знакомства в нем можно было отметить именно такие черты. — Тошно смотреть на такое откровенное дерьмо, — бросил он на прощание.

— Уж простите нас, — проговорил Хеннинен.

— Да уж, простите, — сказал Жира.

— Шли бы работать, придурки, хипари чокнутые, — вскипел мужик, вспомнив вдруг слово из далекого прошлого, только непонятно было, чего он вдруг завел про работу, ведь сам же только что халтуру предлагал. Он стоял возле столика, прижав кулаки к бедрам и весь как-то нервно подрагивая, смотрел злобно и явно ждал какого-то ответа.

Жира возвел очи на мужика и с самым невинным видом произнес:

— Не возбуждает.

— Не тянет, — сказал Маршал, как можно скорее, чтобы хоть немного сгладить впечатление от вызывающей Жириной фразы.

— Не пойдем, — суммировал все вышесказанное Хеннинен. — Заметили, мы с вами говорим прямо как Ниф-Ниф, Нуф-Нуф и Наф-Наф.

— Нах-нах, — сказал Жира.

Мужик потряс некоторое время головой и пошел прочь. Он шел, понуро сгорбившись, и был до такой степени погружен в свои мысли, что чуть не наступил на тощего практиканта в синем рабочем комбинезоне, который ползал под деревом, проверяя на прочность бетонные плитки. Пачка «Норда» осталась на столе. Хеннинен поднял ее, немного потряс и крикнул что-то неразборчивое.

Мужик развернулся и, не меняя мрачного выражения лица, направился обратно к столику. Стало даже немного страшно.

— Ну так что, — прогремел он, подойдя вплотную.

— Ну, так вот — сигареты остались на столе, — сказал Хеннинен.

— Ааа… — произнес мужик и бережно, двумя пальцами взял протянутую ему мятую пачку.

А потом в голове у него, видно, что-то не сработало или сработало не так. Он продолжал стоять около столика с пачкой «Норда» в вытянутой руке, но черты лица его как-то смягчились, потом даже размякли и под конец чуть было не поплыли от неожиданно выступивших слез.

— Ну, так это, спасибо, в общем, — пробормотал он спустя некоторое время. — Вы честные ребята!

Он пожал Хеннинену руку и ушел. Правда, приходил и уходил он уже такое множество раз, что со стороны могло показаться, если, конечно, кто-то наблюдал со стороны, что все это репетиция какой-нибудь мыльной оперы по сценарию очередного никчемного писаки. Но мужик теперь и вправду ушел, на этот раз все прошло даже более аккуратно, во всяком случае ему счастливо удалось избежать столкновения с молодым практикантом. Под конец он обернулся, улыбаясь, помахал рукой и в ту же секунду скрылся за поворотом.

— Нет в мире покоя, — сказал Хеннинен.

— Да, — подтвердил Маршал, выковыривая грязь из-под ногтей большой медной канцелярской скрепкой, откуда только она взялась — непонятно. Жира таращился куда-то в поднебесье, где-то там открылось еще одно окно, и на улицу вырвались отголоски бурной семейной ссоры. Ссорящиеся, по-видимому, решили, что недовольство может улетучиться само собой через открытое окно.

— Я в общем-то хотел сказать следующее, — начал было Маршал.

— Знаю, — перебил его Жира.

— А я, по крайней мере, догадываюсь, — сказал Хеннинен. — В любом случае я считаю, что начинания следует начинать.

— Однако никогда и ни в чем нельзя быть уверенным до конца, — произнес Жира загадочно-приглушенным голосом, затем поднялся и пошел прочь.

Недалеко от банкомата находился магазин «Тысяча мелочей», где при желании можно было найти все, что угодно: ручки, блокнотики, тетрадки, резинки для трусов, коврики для мышек, настенные часы в виде пивной крышки, коллекции пуха и перьев, таблички с дурацкими надписями «сердце отдаю кухне» или «я на пять минут, вернусь через полчаса», ежики для туалета и губки для посуды, солнечные очки и душевые шторки, держатели для туалетной бумаги в виде гномиков, и гномиков из папье-маше и туалетной бумаги, вообще, всевозможных гномиков обоего пола там имелось великое множество, и даже удивительно, как только работающие там продавщицы не сходили среди них с ума, на витрине же стоял фарфоровый леопард в метр ростом, назвать которого мелочью не позволяли ни его огромные размеры, ни табличка с ценой, хотя, по сути, это был, конечно, очень дешевый магазин.

Туда-то чудак Жира и направился.

~~~

Вылетев из магазина, словно подстреленное животное, все тот же неисправимый чудак Жира пронесся стрелой мимо ларька и телефонной будки прямо к перекрестку, а от него за угол и в гору. Две внезапно затормозившие машины отчаянно сигналили, застыв посреди трамвайных путей. Полная женщина в бело-сине-полосатой униформе появилась в дверях магазина, яростно размахивая руками и крича что-то нечленораздельное по звучанию, но благодаря ярко выраженной эмоциональной окраске вполне понятное по содержанию.

— Смотри-ка, — сказал Хеннинен. — Похоже, она купила контактные линзы.

— Да нет, просто потеряла свои старые очки, а потом обнаружила, что без них видит гораздо лучше.

— И это после десятилетий проверок и испытаний, — сказал Хеннинен и вздохнул так, словно речь шла о неизлечимой болезни близкого родственника.

Продавщица еще некоторое время смотрела по сторонам, а затем направилась прямо к Маршалу и Хеннинену, переставляя ноги так, словно шагала по глубокому снегу. Она подошла и затараторила, что, мол, какого хрена взрослому человеку понадобилось воровать идиотские детские игрушки, и, мол, она, мать вашу, знает, что все вы одного поля ягоды, дни напролет здесь торчите, здоровые, мать вашу, мужики, какого же хрена надо отнимать хлеб у других, можно же и самим что-то заработать, руки, мать вашу, не отвалятся.