XXVI
Безумец
мечется впотьмах,
но разве умник
знает, к чему стремится?..
Слава
кажется часто незаслуженной,
но разве позор
тоже падает всегда на виновного?..
Повтори
прежнюю ошибку,
и нам уже покажется,
что она превратилась в истину.
XXVII
Жизнь, протекающая
для скромных, как тысячелетие,
для пылких, как миг,
для скептиков, как обман, —
требует столько жертв,
налагает столько забот,
разрушает столько надежд, —
но все это лишь потому, что мы
всегда стараемся
отожествить ее с какою-то
загадочной целью…
XXVIII
«Проклинаю,
но не долгие дни забот,
а краткие миги счастья,
канувшего без возврата».
Проклинаешь —
несчастный слепец! —
не причину твоего горя,
а единственный вход в чертог мечты.
Оставайся же
запертым бесчисленными замками
на черном дворе заботы,
без проблеска лучших дней…
XXIX
Новое слово
повергнет мир
в тайну без вопросов,
в хаос без пучин.
Новое слово
приблизит и приобщит
веру к сомненью,
знанье к истоку чудес.
XXX
Вот она —
твое счастье.
Вот она —
твоя любовь.
Вот она —
твое горе.
Вот она —
твое забытье.
Где она —
моя вера?
Где она —
моя любовь?
Где она —
моя радость?
Где она —
моя тоска?
Б. Сенаби
XXXI
Гроза
еще не разразилась,
но слезы
уже текут.
Война
еще не настала,
но условия мира
уже найдены.
Вера
еще не померкла,
но злоба
уже кипит.
Мечта
еще не осенила,
но обыденность
уже клянет…
XXXII
Если я
ищу новое чудо,
то имя ему:
истина.
Если ты
ищешь новое чудо,
то имя ему:
соблазн.
Если мы
ищем новое чудо,
то имя ему:
победа.
Если она
ищет новое чудо,
то имя ему:
счастье.
Если они
ищут новое чудо,
то имя ему:
ложь.
Если немногие
ищут новое чудо,
то имя ему:
тайна.
Если никто
не ищет нового чуда,
то имя ему:
жизнь.
XXXIII
Я иду к тебе:
весь мир кажется клеткой радости.
Я иду с тобой:
весь мир кажется отсутствующим.
Я ухожу от тебя:
весь мир плачет и тоскует.
XXXІV
Быть поэтом,
это не петь песни,
ни слушать песни,
ни знать песни,
ни верить в песни,
а —
бежать от песни:
песни жизни,
которая беспощадно,
всегда и повсюду,
преследует избранника,
превращая все окружающее —
выспренное, низменное —
в поэму.
XXXV
Все дальше от истины,
но зато все громче,
самонадеяннее
раздается
проклятье.
Все чище в помыслах,
хотя скромно и
самоотверженно
раздается
молитва.
Все торжественнее,
побеждая
своей внутренней
убедительностью, —
не раздается,
а сосредоточивается
творческая мысль…
XXXVI
Я украсил свою жизнь
воспоминаниями о смерти.
Тихой радостью
я расцветил свою тоску.
Все простое и доподлинно известное
я превращаю в тайну.
Кипя вечным порывом,
я не стремлюсь ни к чему.