Качают над водою сходни

Рубах цветные паруса,

Мой друг — угрюмый, старый водник —

Рукой проводит по усам.

И вижу я (хоть тень акаций

Совсем заволокла крыльцо) —

Легли двенадцать навигаций

Ему загаром на лицо.

Он скажет: «Пошатались прежде…

Я знаю этот водный путь…»

Просвечивает сквозь одежду

Татуированная грудь.

Пока огней он не потушит

В глуби своих зеленых глаз,

Я буду долго, чутко слушать

Уже знакомый мне рассказ.

И мимо нас с баржою длинной,

Волны разрезав сизый жир,

Пройдет сторонкою старинный,

Неповоротливый буксир.

Устал, пароход… Колеса вертишь

Ты медленнее и реже.

Грузно режешь быстрый Иртыш,

Воду зеленую режешь.

Если бы ветер сильней и лютей —

Ты закачался под валом бы

И закружил бы сейчас людей

У прутьев высокой палубы.

Но воды спокойны, и пристань — вон,

Такая босая и пестрая!

А ну-ка, давай залезай в загон

Напротив песчаного острова!

Боком, боком — с тяжелым храпом,

Боком, боком — к изогнутым трапам!

Как белый горячий конь После больших погонь.

Тише и тише… Команда: «Стоп!»

Взнуздан крепко канатной уздой.

И не успела с соседних песков

Еще убежать волна —

Быстрым потоком людских голов

Пристань уже полна.

Радость встреч тебе далека!

Ты деловито открыл бока.

Вот, зажимая горячий дых,

Ты принимаешь в пузо пуды…

…Быстро огни опрокинулись в воду,

И закачался протяжный сигнал.

Если прибавишь до полного ходу —

Шибче у берега стукнется вал…

Предупреждение? Судьба? Ошибка?

                                                              — Вздор!

Но недовольство тонко смыла мгла…

Приспущенные флаги штор

И взмах копыт во тьму из-за угла.

И острый полоз взрезал спелый снег,

Закат упал сквозь роспись ярких дуг.

Поспешливо придумать сквозь разбег,

Что где-то ждет далекий нежный друг…

Вот здесь встречал, в толпе других, не раз…

И вдруг его в упор остановил

Простой вопрос, должно быть, темных глаз

И кисть руки у выгнутых перил.

Конечно, так! Он нежность не увез!

И санки вдруг на крыльях глубины,

И в голубом церемониале звезд —

Насмешливый полупоклон луны.

И санки вкось. А запад ярко хмур.

Сквозь тихий смех: — Какой невольный час…

Даль зеркала и пестрый праздник дур

И дураков. Не правда ли, Данзас?

Усталый снег разрезан мерзлой веткой,

Пар от коней.

                                                       — Нельзя ли поскорей… —

И ветер развевает метко

Трефовый локон сумрачных кудрей.

Туман плывет седеющий и серый,

Поляна поднята в кустарнике, как щит.

И на отмеренные барьеры

Отброшены небрежные плащи.

Рука живет в тугих тисках перчатки,

Но мертвой костью простучало:

                                                          Нет!

И жжет ладонь горячей рукояткой

С наивным клювом длинный пистолет.

Последний знак…

                                   Судьба? Ошибка? — Вздор!

Раздумья нет. Пусть набегает мгла.

Вдруг подойти и выстрелить в упор

В граненый звон зеленого стекла.

И темный миг знакомых юных глаз,

Который вдруг его остановил…

— Вы приготовились?

                                    …И дорогая…

                                                             — Раз!

У тонких и изогнутых перил.

Ведь перепутались вдруг, вспомнившись,

                                                                           слова,

Которые он вспомнил и забыл.

— Вы приготовились?..

                                          …То нежность, что ли?

                                                                   — Два!

У стынущих, причудливых перил —

Вот в эту тьму багровую смотри!

Ты в этом мире чувствовал и жил.

…Бег санок легких, прозвеневших…

                                                          — Три!

У ускользающих, остынувших перил.

………………………………………………….

Пустынна ночь. И лунно вьется снег.

Нем горизонт. (В глуби своей укрой!)

Усталых санок ровно сдержан бег,

А сквозь бинты накрапывает кровь.

Ты предлагаешь нам странствовать

С запада багряного на синий восток.

Но не лягут дальние пространства

Покорными у наших ног.

Как в лихорадке кинематографических кадров,

Мы не закружимся в вихре минут.

Признайся, ведь мы не похожи на конквистадоров,

Завоевывающих страну.

Ночь в сумерках — словно дама в котиках —

Придет. И, исчерпанные до дна,

Мы, наверно, нашу экзотику

Перекрасим в другие тона.

С детства мило нам всё голубое

И пшеничных просторов звень…

Мы смешными покажемся — ковбои

Из сибирских глухих деревень.

Всем нам дорог сердец огонь,

Но не будет ли всё по-старому,

Если сменим мы нашу гармонь

На мексиканскую гитару?..

Ты сулишь нам просторы Атлантики,

Ну, а мы в дыму папирос

Будем думать о старой романтике

Золотых на ветру берез.

И разве буйство зашумит по-иному,

Если россов затянут в притон

И дадут по бутылке рому,

А не чашками самогон?

И когда, проплывая мимо,

Ночь поднимет Южный Крест,

Мы загрустим вдруг о наших любимых

Из родных оставленных мест.

Вот тогда и будет похоже,

Что, оторванные от земли,

С журавлями летим мы и тоже

Курлыкаем, как журавли.

И в июньское утро рано

Мы постучим у твоих дверей,

Закричим: «Николай Иванович Анов,

Принимай дорогих гостей!»