Изменить стиль страницы

Перевод В. Потаповой

НЕ МАРСИЯ

Друзья,
звучит не марсия,
не скорбный плач звучит,
то песня павшего в боях
среди парижских плит.
Пусть
не допета до конца
и в горле клекот стих, —
песнь коммунара, песнь бойца,
вошла в сердца других,
таких же
праведных борцов
одной земной судьбы.
Повел их Марсельезы зов
дорогами борьбы.
Вчера
газету он читал,
слова, как звенья бус,
слились в глазах, и — темнота.
Ушел от нас Барбюс…
Я знал легенды.
Люд простой
когда-то их сложил.
Казненный палачом герой
вставал и снова жил.
Он поднимался
не один —
сильнее всех смертей
вставало много рядом с ним
друзей-богатырей.
Не верю смерти.
Сгинь живей!
Подальше, смерть, держись!
Здесь точка жизни. А за ней
опять начнется жизнь!
Я слышу,
ветры говорят
нам о начале бурь.
И троны в щепки полетят
от наших метких пуль.
Былых эпох ненужный хлам
горит, как мошкара.
А пламя выше к небесам
восходит от костра.
Не верю смерти.
Всё светлей
чарующая высь.
Здесь точка жизни. А за ней
неугасима жизнь!
Склонив знамена в горький час,
молчим у гроба мы,
еще теснее становясь
вдоль траурной каймы.
Ты —
Революции солдат,
не гаснет жизнь твоя.
Сердца стучат,
сердца стучат,
Звучит не марсия!
1935

Перевод Р. Фархади

УЗБЕК-НАМЕ

(Пролог)

Твое подножье — громады гор,
               замыслы гениев давних лет.
Чтобы в образ мне твой вместить простор,
               красок у нас на палитре нет.
Как смысл глубочайший борьбы твоей
               в скупых стихах уложу?
От земли к зениту, от солнца к земле —
               твой путь…
               Как о нем расскажу?
Быть может,
               усилья Истории всей
мощи равны твоей.
Рулевой великого корабля,
               громадного, как земля…
               Партия Ленина,
               чтобы тебе
достойную славу воздать,
я древний узел
               былых наших бед
в поэме хочу развязать.
О том, что предками
               пройдено,
что пережито давно.
О том, что как будто ушло
               навсегда,
               но не ушло от суда,
ибо, свободу и жизнь возлюбя,
              мы познали самих себя.
Прекрасна моя родная земля,
              плоды дарящая нам.
В арыках, желтая, словно мед,
             течет вода по садам.
* * *
Как по весне над садами
             наши гремят соловьи!
Прыгают — с камня на камень —
            звонкие наши ручьи.
Если упорно трудиться,
          вставши в предутренней мгле,
что ни посеешь — родится
           на благодатной земле.
Скажешь: «Эдем расцветает —
          плата за наши труды…»
Что же душа вспоминает
           прошлое, бурю беды?
* * *
В берег бьет пунцовой гривой
           сырдарьинская вода.
«Если девушка красива,
            помни: ждет ее беда».
Так вот жертвой хищных
            стала красота земли моей.
Рать за ратью наступала
             всё жаднее и лютей.
Что цвело, что было юно,
             всё растоптано, в крови,
от Сейхуна до Джейхуна
             и долин Кашкадарьи.
Древний пращур насмерть бьется,
             изнемог от тяжких ран.
И струей багряной льется
             непокорный Зеравшан.
Что ты видишь в темных безднах
             давних, смолкнувших веков?
Кости, ржу мечей железных,
             гниль, обломки черепов.
Там, где серые барханы
             сонно льются по степям,
шли захватчики хаканы,
             море бедствий гнали к нам.
То не кровь ли отражалась
            на вечерних облаках?
Ночь глухая не кончалась
            в прошлых, проклятых веках.
Средь пустынь лежат руины
             наших древних городов,
Глыбы пыльных плит старинных —
             как надгробия веков…
Слышишь: там, из-за туманов
             Туркестанского хребта,
низкий грохот барабанов,—
             то Чингисова орда.
И над прахом страшных боен,
             златом череп оковав,
Темучин — свирепый воин —
             пил, вино и кровь смешав.
Все нас грабить были рады —
             гунны, Чин, Юнан, Иран.
Шел на нас, не знал пощады,
             Зулькарнайн,
             от крови пьян.
Как дракон, объемля дали,
             он дошел до Сырдарьи,
но отпор жестокий дали
             и ему отцы твои.
Лишь развалины остались…
             За грозой неся грозу,
здесь Иран, Туран сражались,
             Афрасьяб, Рустам, Барзу.
И царю Бахраму Гуру
             не промолвим мы похвал,
если с предков наших шкуру
             он последнюю содрал.
Оттого и мятежами
             повесть прошлого полна…
Помнит время:
             встал над нами
вождь отважный — Муканна.
И в Багдаде сам наместник
             пред восставшими дрожал,
ради воли, ради мести
             цепь народ мой разорвал.
Муканна погиб,
             пропало
всё, что мы спасли тогда.
И во мгле ночной
             вставала
вражья злобная звезда.
Словно море, необъятна
             бездна темная судьбы!
На сто лет вернись обратно
             к страшным годам
             Кутейбы.
Тот — залитый кровью витязь —
             молвил, меч подняв кривой
«Покоритесь! Изогнитесь,
             словно месяц молодой!
Поклонитесь Мухаммаду!
             И за то святой Эдем
вам откроется в награду,
             а иначе — гибель всем!»…