Теллер закусил губу, разлил по бокалам недопитое вино. Хотя он в самом деле и пальцем не пошевелил, чтобы заполучить пистолет, признавать ее правоту не хотелось ни под каким видом. Аргументов в свою защиту, например усердного, в поте лица, докапывания до истины либо внезапного озарения, у него не было и в помине.

Сюзанна между тем продолжала рассказывать:

— Так или иначе, один из моих практикантов принес в клюве просто захватывающую информацию.

— Не томите, Сюзанна!

— Председатель Верховного суда Поулсон был в свое время пациентом доктора Честера Сазерленда. Ну, что скажете? — спросила она с вызовом.

Он пожал плечами.

— Человек сходил к врачу, пусть даже к психиатру. Что тут особенного?

— Ровным счетом ничего! — Сюзанну, судя по тону, начинала раздражать его невосприимчивость. — Пока не выяснится, что к психиатру обращался председатель Верховного суда, а сын вышеупомянутого психиатра — его убитый сотрудник. Это, по-вашему, цепь случайностей?

— Связка, что и говорить, интригующая…

— Вот именно! Предположим, Кларенс Сазерленд узнал от отца о психических неурядицах Поулсона и держал эту информацию, словно камень за пазухой? Помните, я вам рассказывала об обеде с Лори Роулс? Она тогда сказала, что в Верховном суде все ломали голову, отчего Поулсон до сих пор не выгнал с работы молодого Сазерленда? Даже признавая за ним кучу достоинств. А что если Кларенс держался на работе как раз потому, что многое знал, а?

Теперь уж Теллер сам подхватил ее мысль:

— Может быть, сам Поулсон и убил его, желая заткнуть ему рот?

— И такое возможно.

— Возможно, но лишь при одном допущении: что к нему в руки попала не просто компрометирующая — уничтожающая информация о Поулсоне. У вас нет впечатления, что Поулсон голубой?

Сюзанна хотела возразить, но, подумав, сказала нечто совершенно иное:

— А кто его знает? Подчас на свет выползают вещи и пострашнее. Хотя гомосексуалист во главе высшего судебного органа — да от этого вся страна зашлась бы в истерике, а уж от карьеры назначившего его президента камня на камне бы не осталось. Впрочем, два сапога — чем не пара? Президент с размытыми нравственными устоями и председатель Верховного суда, многократно заявляющий публично, что разделяет его взгляды…

Теллер только согласно кивал. Нелепый домысел? А не так ли аттестовали поначалу Уотергейт? А дебильный провал на Плайя-Хирон?

— Кстати, — сказал он, — когда вы вскользь помянули эту девицу, Лори Роулс, мне вспомнился разговор с близким приятелем убитого по фамилии Плам. Он утверждал, что Лори с ума сходила от любви к Сазерленду, звонила ему в самые неурочные часы и устраивала грандиозные сцены ревности, застав его с другой дамой.

— Все это очень вяжется с ее поведением и характером. Надо бы еще раз встретиться с ней. Знаете, Марти, мне очень хотелось бы — сама не знаю почему, — чтобы отношения с ней не прервались с окончанием следствия. Мне страшно подумать, что она может оказаться виновной в убийстве!

— Не терзайтесь понапрасну, мадам, помните: вам поручено расследовать убийство. Берите пример с меня: на кого следствие выведет, того я и возьму, и рука не дрогнет. У вас, впрочем, эти понятные женские слабости тоже скоро пройдут, вот поработаете год-другой, все как рукой снимет.

Он заплатил по счету. Когда вышли на улицу, спросил:

— Как поживают ваши дети?

— Прекрасно. А ваши?

— Неплохо, если верить последним полученным мной сведениям. Предлагаю выпить на сон грядущий, как вы?

— Не возражаю.

— Я пригласил бы вас к себе, но убирающая мою квартиру женщина не показывалась почти полгода.

Сюзанна взяла его под руку:

— А мою убирали как раз сегодня.

Они сидели у нее в квартире, в гостиной, и час за часом рассказывали друг другу о своей жизни и семьях, сплетничали о вашингтонских знаменитостях, обсуждали дела, в расследовании которых участвовали.

Наконец Сюзанна сказала, широко и откровенно зевая:

— Жаль, такой чудесный вечер, но у меня прямо глаза слипаются.

Не говоря ни слова, Теллер придвинулся вплотную к ней, обнял, поцеловал, сначала нежно и ласково, потом все требовательней. Откинувшись на подушки, Сюзанна обняла его руками за шею, притянула к себе…

По прошествии времени он сказал:

— Будь я пошляком, то изрек бы нечто афористично-незабвенное типа: «Благодарю. Я давно не знал женщины». Но если тебя не покоробят мои слова, я хотел бы сказать иначе: «Благодарю. Ты — замечательная женщина».

Она улыбнулась в ответ.

— Я тоже благодарна тебе, Теллер. И рискуя показаться пошлой, скажу, тем не менее, что у меня действительно давно никого не было, а ты… мне было очень хорошо!

Уже стоя на пороге квартиры в два часа ночи, он посмотрел ей в лицо:

— Одно меня беспокоит в информации о том, что Поулсон ходил в пациентах Сазерленда.

— Что именно? — она стояла в прихожей в пурпурном бархатном халате и домашних шлепанцах.

— Каким образом твои практиканты добыли этот факт из газетных вырезок. Как правило, газеты таких вещей не публикуют.

Она чмокнула его в щеку.

— Элементарно, дорогой лейтенант. Отец одного из моих практикантов — владелец аптеки, куда захаживают богатые и знатные. И среди них — верховный судья Поулсон. В аптеке сохранились рецепты на его имя, некогда выписанные доктором Сазерлендом. Мужайся, тебя ждет еще одно сногсшибательное откровение.

— Слушаю…

— У одного из родных Поулсона — застарелый геморрой.

— Вот это подлинная сенсация! Спокойной ночи, Сюзанна.

— Спокойной ночи, Теллер. Желаю как следует выспаться.

Глава 20

Получив разрешение на посадку в нью-йоркском аэропорту Кеннеди, Морган Чайлдс бросил послушный «Пайпер Колт» в крутой левый вираж, плавно вошел в предписанный правилами режим посадки и мягко приземлился на 21-й правой дорожке. Затормозив после короткого пробега свой небольшой самолет, он свернул с посадочной полосы и подрулил на отведенную частным самолетам стоянку. Оттуда, убедившись, что машину надежно и хорошо закрепили, он позвонил диспетчеру с просьбой вызвать такси.

— Мне надо успеть на рейс «Америкен-Эйрлайнс» в девять тридцать на Сан-Франциско, — пояснил он.

— Со мной говорит верховный судья Чайлдс? — только и спросил диспетчер.

— Он самый.

— Тогда я сам вас с радостью отвезу, сэр.

Диспетчер оказался человеком на редкость общительным — он не закрывал рта всю дорогу до терминала компании «Америкен-Эйрлайнс». Чайлдс едва прислушивался к его болтовне, сосредоточившись мыслями на беспрецедентном происшествии в Верховном суде, а также цели своей поездки в Калифорнию. На сегодняшний вечер у него было назначено выступление перед членами западной региональной секции журналистского товарищества «Сигма-Дельта-Ки» на тему о свободе прессы. На первое обращение с просьбой выступить в Сан-Франциско Чайлдс ответил отказом. А за неделю до конференции сам позвонил председателю оргкомитета и сказал, что приедет. Председатель, понятно, был в полном восторге:

— Для нас большая честь ваш приезд, судья Чайлдс. А какой приятный сюрприз для рядовых членов товарищества! — заверещал он в трубку.

Поднявшись по трапу в салон «Боинга-747», Чайлдс не мог удержаться, чтобы по дороге на свое место в первом классе не заглянуть в кабину пилотов. В экипаже «Боинга» их было трое, и они четко и сноровисто готовились к отлету. Чайлдсу вдруг страшно захотелось сидеть с ними в кабине, а не в своем пассажирском кресле, тесно спеленутым ремнями. Только за штурвалом самолета, в загроможденной рычагами управления и приборами кабине, в бескрайнем океане света и воздуха над буднично-серой землей, где, отдаляясь с каждым набранным метром высоты, съеживались и блекли, становились тщетой житейские треволнения, — только здесь он обретал душевный покой. По этой же причине — поскольку рейс из Нью-Йорка позволял ему провести больше времени наедине со своими мыслями да еще в полете, — Чайлдс предпочел его, хотя мог в эту же субботу, только чуть позже, лететь в Сан-Франциско прямым рейсом из Вашингтона.