— Зачем его впутывать, — сказал Деркачев и сообразил, что надо быть поосторожней.
— Значит, не он тебя направил?
— Он, он! — быстро ответил Деркачев. — Только я не хотел, чтобы лишний человек знал мое новое имя!
— Ну да! — согласился Штрохин. — А знаешь, сколько это будет стоить?
— Неважно... Главное — побыстрей!
— Быстро не получится. Кое-что доставать придется... Ладно! Сделаю! Ты ночевать-то здесь будешь?
— Здесь...
— Черкни на бумажке и продвижения свои, в трудовую...
Маркеловы ушли на речку, а Деркачев остался на даче. Лида и Леночка звали его с собой, но Виталий Трофимович возразил: пусть, мол, человек один в тишине отдохнет.
Деркачев разделся, расстелил одеяло на траве за домом и растянулся на солнце. Было тихо. Изредка доносился торопливый перестук колес поезда. Ветер тихонько шелестел листьями на верхушках яблонь. Деркачев часто переворачивался, подставлял солнцу то спину, то грудь, то ложился на бок. Он опасался перегреться. Несмотря на жаркое лето, он не загорал еще ни разу. Покрутившись на одеяле с полчаса, он решил, что хватит на первый раз, и перетащил одеяло в тень, под яблоню. Там улегся и закрыл глаза. Лежал долго, мечтал, как выстроит он такую же дачу, поставит в саду беседку с белыми столбами и обязательно напишет картину — жена с ребенком в беседке. Неплохо было бы поставить дачу на берегу реки, чтобы из сада слышно было, как журчит вода. Думая об этом, он услышал скрип калитки. «Что-то быстро вернулись?» — подумал Деркачев, но подниматься не стал. Через минуту он услышал неспешные шаги и приоткрыл глаза, ожидая увидеть Маркелова, но увидел девушку. Она не заметила его, подошла к малиннику, присела и начала рвать ягоды и есть. Девушка сидела на корточках спиной к Деркачеву метрах в десяти от него. Длинный ситцевый сарафан ее касался травы. Светло-русые волосы были ровно обрезаны до плеч. Деркачев приподнялся на одеяле, наблюдая за девушкой, потом громко крикнул:
— Ты что делаешь?
Девушка повернулась к нему, испуганно замерла. Замер и Деркачев изумленно.
«Лида!» — прошептал он. Девушка была удивительно похожа на Лиду.
— Ты кто? Ты как здесь оказался? — спросила она, по-прежнему с опаской глядя на него.
— Ты сестра Лиды? — спросил Деркачев, в свою очередь. Он снял с сучка яблони джинсы и начал их быстро натягивать.
— Нет... Я племянница. А ты кто?
— А я племянник, — пошутил Деркачев, застегивая пуговицы сорочки, потом быстро заправил ее в брюки и поднялся: — Я шучу! Я товарищ Виталика!
— А-а! — протянула девушка. — Ты так меня испугал!.. А они где? На речке?
— Загорают... — Деркачев подошел к девушке, глядя на ее смуглое от загара лицо.
— Я так и знала... Меня Верой зовут...
Деркачев назвал себя и сказал смеясь:
— А я гляжу, бог ты мой, Лида юная явилась... Онемел даже!
Вера тоже засмеялась:
— Ты не первый... На работе тоже удивляются нашему сходству... Почему они малину не собрали? — спросила она, оглядываясь на кусты.
— Мы недавно приехали... Хочешь, давай вдвоем собирать. Пока они придут, мы управимся!
— Давай! — засмеялась Вера. — Я сейчас что-нибудь принесу! — И она побежала в дом.
Деркачев с восхищением смотрел, как развевается широкий сарафан. Через минуту она выскочила из дому с большой кастрюлей и двумя кружками.
— Вот! — протянула Вера одну. — В кружки собирать будем, а в кастрюлю ссыпать!.. Я здесь буду, а ты туда иди, — указала она в середину куста. — А то я исцарапаюсь.
— Правильно! — согласился Деркачев и, раздвигая ветки, полез в середину, а Вера присела на корточки возле куста.
— А почему ты с ними не пошел на речку? — спросила она.
— Обгореть побоялся! Я еще ни разу не загорал...
— Почему?
— Работа такая... А ты вместе с Лидой в райисполкоме работаешь?
— Да...
— Председателем? — пошутил Деркачев.
— Почти! — засмеялась Вера. — Еще чуть-чуть осталось до председателя... Общественница я, в жилотделе!
— А что это за должность?
— Это и не должность вовсе... Сижу в жилотделе, документы разные оформляю, и никто мне за это ни копейки не платит. Все на общественных началах. Поэтому и общественницей зовут, — пояснила Вера.
— Целый день бесплатно работаешь? — удивился Деркачев. — Почему? А жить-то на что?
— А я за квартиру! Два года — и квартира без очереди... Я уже полтора года просидела. Еще полгода — и все! А квартиру сама выбирать буду, в любом районе, на любом этаже...
— Да-а! А я не знал о такой системе... Но два года жить-то на что-то надо?
— А я уборщицей в универсаме по вечерам работаю...
Вот, а тут уж работа кипит! — услышали они веселый возглас Лиды.
Леночка первой влетела в калитку и, радостно повизгивая, побежала по дорожке к Вере, которая, улыбаясь, поднялась ей навстречу.
— Упадешь! — крикнула Лене мать.
Вера подхватила девочку на руки.
— Как ты догадалась, что мы здесь? — спросила у племянницы Лида.
— По телефону... Раз не откликаетесь, значит, здесь!
До сумерек сидели за столом в комнате с открытыми окнами, разговаривали, а когда Лида предложила включить свет, Вера поднялась — пора уезжать.
— Ночуй здесь! Не все ли тебе равно! — сказала Лида.
Вера отказалась. Рано утром нужно бежать в универсам, чтобы успеть до открытия вымыть полы, сегодня-то вечером не была. А отсюда слишком далеко добираться. В городе — рядом...
Деркачев пошел ее провожать до платформы. Он был возбужден, говорлив. Вера держала его под руку, а он рассказывал о жизни художника Гогена, о котором она раньше никогда не слышала. Когда Деркачев наклонялся к ней, он чувствовал запах ее волос.
— Волосы твои солнцем пахнут, — сказал он вдруг, прерывая рассказ, и замолчал.
Она ничего не ответила. Подошла электричка. Деркачев забыл об осторожности и вскочил в вагон вслед за Верой. В городе проводил до подъезда и, прощаясь, спросил:
— Завтра ты снова приедешь?
— Нет... Завтра универсам до трех работает. После закрытия мне нужно там быть.
— А долго ты убираешь?
— Часа два...
— В пять, значит, освободишься, а часов в семь давай встретимся где-нибудь?
— Где?
— Где хочешь.
— Можно в парке, в центральном, у фонтана...
— Я жду! — Он клюнул носом в душистые волосы возле уха и долго слушал с бьющимся сердцем, как стучат по ступеням ее туфельки.
В воскресенье утром Деркачев спал долго. Просыпался несколько раз, по какая-то необычно сладкая лень, томительная дремота не отпускали его. Он, не шевелясь, смотрел на стену, разрисованную альфрейщиками под ковер. В душе все время стояло чувство чего-то хорошего, светлого, внезапно вошедшего в его жизнь. Причудливые рисунки на стене расплывались, и он снова засыпал. Проснувшись в десятом часу, он еще долго лежал, смотрел, как тихонько шевелятся легкие занавески. Окно было открыто всю ночь. Деркачев вспоминал с нежной сладостью вчерашний вечер, вспоминал голос девушки, смех, вспоминал, как при прощании ткнулся носом в волосы Веры, с насмешкой подумал о себе: «Желторотик!» — и вскочил с постели. Крашеные доски пола приятно холодили босые ноги. Деркачев бодро и энергично покрутил руками, высоко поднимая плечи, и выскочил на улицу умываться.
— Проснулся наконец! — окликнула его Лида. — А мы уже искупаться сбегали!
Маркеловы всей семьей обирали малину. Вчера не успели. Деркачев умылся и стал помогать им. За работой снова вспомнилась Вера, вспомнилось, как вчера он увидел ее у малинника, но от воспоминаний уже не было радостного, волнующего чувства, а была грусть, тихая грусть, какая обычно бывает при воспоминаниях о чем-то милом, добром, но уже недоступном тебе, о том, что никогда не вернется. Вчера он забыл, что знакомство их не может иметь продолжения, ни к чему не приведет... А жаль, жаль, хорошая девчонка! Такую нечасто можно встретить!.. И свидание напрасно назначил. Зачем волновать девушку. Теперь она будет собираться, торопиться к нему, ждать в парке, вглядываться в каждого прохожего: не он ли это? И уйдет с обидой. А ведь он не хотел ее обижать... А может, она и не думает о свидании? — пришла вдруг мысль. Согласилась просто так, чтоб отвязался!