— А если все в порядке? — Бравин впервые посмотрел на Грузинцева. — Если документы его, а золото он спрятал среди реквизита цирка?

— Вы помните, какую характеристику дал редактор Юганову? А этот похож на человека, которому надо напоминать, что он уже взрослый? Попробуем поступить иначе... — Бравин оглянулся, увидел Трофимова и подозвал: — Трофимов! Вы вот что, — он оглядел пограничника, — встаньте у этой машины и никого, — он выдержал паузу, — никого к машине не подпускать.

Юганов разговаривал с таможенником, показывал ему деньги, объяснял:

— Через две недели я вернусь, мне заправиться надо? Пить и есть в дороге мне надо? У меня и есть четвертак.

В помещение быстро вошел Бравин и скомандовал:

— Оформление всех документов прекратить. Прапорщик!

— Слушаюсь! — Грузинцев вошел следом, вытянулся.

— Личный состав на оперативку!

— Есть! — Грузинцев выскочил из помещения.

— Что за пожар? — таможенник отошел к Бравину.

— Телефонограмма, Арсентий Кириллович, — тихо сказал Бравин. — Получены данные на разыскиваемого...

— Какого?

— Ризницы... золото, — Бравин повернулся к Юганову спиной. — Сейчас фотографии привезут... — продолжал он на ходу и ушел в служебную комнату.

— Извините, — таможенник взглянул на Юганова. — Запишите в декларацию, предъявите деньги на обратном пути. Курите, у нас маленькая задержка, — и прошел следом за Бравиным.

Алексей остался в помещении один, огляделся и вышел на крыльцо. «Все, сгорел! Надо уходить! На ту сторону не прорвешься, да и бессмысленно. Назад, через Брест!»

Трофимов прохаживался у машин. Юганов неторопливо подошел к машине, хотел открыть дверцу.

— Стойте!

Юганов повернулся, взглянул на Трофимова равнодушно, пожал плечами, Трофимов опустил оружие, улыбнулся.

— Служба, приказ, так что извините, — Трофимов развел руками.

Бравин следил за Югановым из окна. «Все! Я его взял! — с гордостью подумал он. — Сейчас он рванет в город. Я позвоню...»

Юганов не знал, что за ним наблюдают, и применил старый, но почти всегда срабатывающий прием, посмотрел мимо Трофимова, кивнул, словно здоровался с подошедшим человеком. Пограничник обернулся, Юганов провел подсечку и ударил упавшего носком ботинка в висок.

«Так я ничему и не научил Трофимова...» — подумал Бравин. Нужно звонить, преступника задержат при въезде в город. Рассуждал Бравин, как опытный офицер, а действовал, словно мальчишка. Распахнув окно, он выпрыгнул на крышу уже двинувшегося автомобиля, почти проломил ее, посыпались стекла, Бравин еле удержался, Грузинцев выстрелил по колесам, но «Жигули» уже свернули за поворот.

Машина рвалась к городу. Бравин лежал на крыше полуоглушенный, он сумел достать пистолет, но Юганов резко нажал на тормоз, машина подпрыгнула и стала.

Бравин слетел на капот, затем на землю, однако успел выстрелить в колесо.

Преступник переехал пограничника, нажал на газ, но машину било, уводило влево. Преступник выскочил из машины и увидел, что из-за поворота приближается «газик».

— Два ребра, — говорил врач, вытирая полотенцем мокрое от пота лицо, и неожиданно подмигнул замполиту-майору, Грузинцеву и Наташе, которые смотрели на него, как на бога. — Левая нога. Была опасность, но миновала... Ушибы, словно сражался с паровозом... Месяца два...

— Доктор! — Грузинцев схватил врача в объятия и закружил по коридору.

— Когда его можно увидеть? — спросила Наташа.

— Думаю, что завтра.

Наташа и пограничник вышли на улицу.

— Что же произошло? Как же это? — спросила Наташа.

— Граница, — пробормотал Грузинцев.

— Олег выздоровеет и расскажет, — сказал майор,

— Выздоровеет и расскажет. Конечно, — Наташа кивнула, не прощаясь, пошла по улице.

Вскоре Наташа уже находилась на почте и быстро заполнила телеграфный бланк, перечитала написанное, подумала и разорвала его, взяла новый и написала: «Остаюсь Бресте неопределенный срок».

Двое мужчин в штатском вышли из машины и не торопясь пошли по тротуару.

— Понятых пригласили? — спросил один.

— Ни к чему! — ответил другой. — Обыск будет проводить прокуратура. Наше дело доставить.

Первый посмотрел на дом напротив и спросил:

— Этаж?

— Третий, — оперативник тронул товарища за плечо, повернулся к дому, достал сигареты, начал закуривать. — Он.

Из подъезда вышел Родин с сыновьями, ребятишки висли у него на руках, болтали ногами и хохотали.

Оперативники переглянулись и, пропустив Родина вперед, двинулись следом.

Родин вошел во двор детского сада, поднял сыновей, расцеловал их, шлепнул и подтолкнул:

— Ну, кто быстрей?

— Стой, — старший взял брата за руку, повернулся к отцу. — Кто придет за нами? Ты или мама?

— Я, — ответил Родин. — У мамы выходной.

— Ура! — мальчишки бросились наперегонки к дверям детского сада.

Родин проводил их взглядом, покачал головой, вздохнул, вышел на тротуар и увидел двух мужчин в штатском, которые стояли на другой стороне улицы.

Прошло два дня, Бравин уже начал садиться.

Наташа поправляла ему подушки, рассказывала, что побывала в спортшколе, с осени ее возьмут на работу. Бравин любовался женой и думал: нет худа без добра, ребра заживут, а любовь останется.

Наташа шла из больницы домой, когда рядом, скрипнув тормозами, остановилась «Волга». Из машины вышел мужчина. Наташа закрыла глаза, не понимая, где сон, где явь, провела ладонью по лицу и попыталась взглянуть на полноватого, модно одетого мужчину с неприязнью.

— Натали! — он шагнул к ней, растопырив руки.

— Ты? Зачем? — Понимая, что сдается и не будет в ее жизни наивного Бравина, провинциальной спортшколы, все-таки сказала: — Я же телеграфировала...

— И я здесь, — тренер решительно усадил Наташу в машину, сам сел за руль. — Заедешь домой, соберешь вещи. Что это за номера? У тебя через пять недель Европа. Ты понимаешь? Твой последний шанс. Или ты человек, или никто.

Наташа не сопротивлялась, позволила привезти себя домой, побросала вещи в чемодан, чиркнула два слова: «Извини и прощай».

Промелькнул дорожный указатель: «Брест», перечеркнутый красной полосой.

— Я специально заехал на машине, а не самолетом.

Ты успеешь прийти в себя, — говорил тренер.

— Считаешь, у меня есть еще шанс?

— Иначе бы я приехал?

Наташа выпрямилась, подняла голову, сказала:

— Здравствуйте, пограничный контроль! Что же, попробуем. Взглянем, что там, за поворотом.

Врач ошибся, Бравин через месяц уже вышел с нарядом. Трофимова комиссовали по состоянию здоровья. Жизнь продолжалась.

Пограничники стояли на платформе, курили, о чем-то разговаривали, смеялись. Раздался протяжный гудок. Пограничники бросили сигареты, оправляя форму, расходились вдоль перрона. Состав вздрогнул, остановился, пограничники вспрыгнули на площадки.

Молодой пограничник открыл дверь купе, поднес ладонь к фуражке и сказал:

— Здравствуйте, пограничный контроль!

Петр Алешкин

Зыбкая тень

— Красавец какой! — вполголоса сказала женщина своей спутнице, когда автобус, покачиваясь и поскрипывая, поворачивал на перекрестке. Стояли они на задней площадке возле прораба Виталия Трофимовича Маркелова.

— Тут, говорят, таких целый микрорайон будет, — ответила спутница.

Маркелов понял, что разговаривают они о новом доме, который на повороте стал виден в окно автобуса. Отделочными работами в нем руководил Виталий Трофимович. Дом под утренним солнцем был действительно хорош: белый, светлый. Издали не были видны забрызганные шпаклевкой стекла. «На балконах стены выкрасим в зеленоватый цвет, совсем расцветет!» — подумал Виталий Трофимович и хотел сказать это женщинам, но автобус затормозил, заскрипел, двери, шипя, распахнулись. Маркелов вышел на тротуар и еще раз взглянул на освещенный солнцем дом. «Хорош! Хорош! И планировка хороша, не то что прежде строили!» — подумал он об устаревшем проекте, по которому до недавнего времени монтировал дома домостроительный комбинат.