—- Что за ублюдка вы привели, Бромсет? — проговорил Комберг, успокаиваясь. Он опустился на диван, взял со стола недопитый стакан. Тут же стояла почти полностью опорожненная бутылка.

«Пьяница, — презрительно отметил гарпунер. — Пьет в одиночку».

Комберг жадно, большими глотками осушил стакан, со стуком опустил его на стол, ладонью вытер губы и посмотрел на Юрта:

Ну!

У вас галлюцинации. Вам даже забыли передать

привет.

Значит, тихо там? — Комберг ткнул пальцем в потолок, подразумевая базу.

Было бы тихо, если... — Бромсет стряхнул с бороды капельки дождя и бросил гневный взгляд на Скрупа, стоявшего у двери и осторожно обтиравшего лицо. Руки у него дрожали.

Кто его так загримировал? — с любопытством спросил Комберг, разглядывая разбитое лицо Скрупа.

Губы матроса распухли так, что стали похожи на большие сырые отбивные, рассеченный подбородок покрывала запекшаяся кровь, нос потерял свою форму.

Садись сюда, — Бромсет указал матросу место рядом с Комбергом, а сам опустился в кресло напротив.

Я мог бы тебя убить или утопить, но того, что ты получил, пока хватит. Согласен?

Скруп кивнул. Его тусклые глаза с испугом смотрели на гарпунера.

Юрт говорил:

— Будешь вести себя, как девственница в пансионе. Понятно?

Скруп опять кивнул. Гарпунер рассердился:

— Что болтаешь головой, как китайский болванчик? Отвечай!

Матрос открыл рот, и его лицо исказилось от боли. Передние зубы у Скрупа были выбиты. Вместо них виднелись кровоточащие десны.

«Хороший удар», — с удовлетворением подумал Бромсет и махнул рукой:

— Ладно. Захлопни свою пасть. На базу не смей подниматься, иначе...

Бромсет снова сжал свой кулак, и его усы и борода дрогнули в недоброй улыбке. Скруп испуганно откинулся назад. Гарпунер засмеялся:

— Не бойся. Я еще успею вытряхнуть из тебя душу. Он, не поднимаясь с кресла, дотянулся до шкафчика,

достал оттуда бутылку виски, отвинтил пробку и, налив полный стакан, протянул Скрупу:

— Пей!

Матрос осторожно приоткрыл губы и медленно стал тянуть вино.

В дверь постучали. На окрик Бромсета вошел вахтенный в блестящем от дождя черном плаще и зюйдвестке:

— Три китобойца пришвартовались, сэр. Каждый привел по туше!

Бромсет встал.

— Идем, Скруп.

Они вышли следом за вахтенным...

Когда Бромсет вернулся в каюту, Комберг, привалившись к спинке дивана, курил. Юрт чертыхнулся:

— Задохнуться можно. Превратили каюту в смолокурню.

Он отвинтил барашки иллюминатора, раскрыл его. В каюту потянуло мокрым холодом. Был слышен шум дождя.

Бромсет достал из стола папку с картами. Выбрал одну и расстелил на столе:

— Ни врач, ни комиссар о вас не спрашивали, но они могут хитрить.

«А эта врач с характером. Как она отдернула руку, — вспомнил гарпунер. — А рука маленькая, сильная и горячая. Черные глаза сердитые, но что-то в них есть». Ему было приятно думать о Елене Васильевне. Это волновало его. «Хорошо, что принес для матроса фрукты, — 'размышлял Юрт. — Будем заботиться о нем. Женское сердце на жалость уступчивое».

Бромсет неторопливо набил трубку и, раскурив ее, пригласил Комберга к карте:

— Так где мы можем встретить пассажиров? Комберг склонился над картой. Голубое Берингово

море омывало восточный берег Камчатки. Палец Комберга медленно полз по извилистой береговой черте, миновал мыс Кроноцкий и остановился у устья реки Чажма.

— Должны быть здесь!

— Вы точно уверены? — смотря на карту, спросил Бромсет.

Комберг пожал плечами:

Так было условлено. Кроме того, есть еще две явки, — палец с обгрызанным ногтем скользнул выше по карте. — Вот у этих рек Сторож и Андриановка.

Почти что рядом, — прикинув расстояние, иронически сказал Бромсет. — А не могли они еще встречу на Чукотке назначить?

Был и такой вариант, — невозмутимо ответил Комберг. — Но там большевики успели уже всех просеять.

- Ладно, — свернул карту Бромсет. — Ползите на койку.

Бромсет ушел к Ханнаену, а Комберг заснул пьяным сном.

На рассвете «Вега-1» отошла от базы и взяла курс на восток, но на траверзе мыса Козлова резко повернула на северо-восток и мористее стала огибать Кроноцкий полуостров.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

Северов открыл глаза, провел ладонью по лицу и, усмехнувшись, покачал головой. Он сидел в кресле. На столе перед ним лежал раскрытый дневник. Так и заснул капитан в кресле. В каюте уже было светло, и электричество бессильно боролось с дневным светом.

Иван Алексеевич чувствовал, как затекло его тело. Он дотянулся до иллюминатора, открыл его, подставляя лицо свежему воздуху. Вместе с утренней прохладой в каюту ворвался птичий гомон. Северов выглянул в иллюминатор. Было серое, туманное утро. Дождь перестал. Вокруг судна вилось множество птиц. Можно было подумать, что пернатые обитатели береговых утесов избрали китобойную базу местом своего птичьего базара.

Умывшись, Иван Алексеевич вышел на палубу. Здесь работа не прекращалась. Резчики работали быстро, слаженно. «Неужели с одного кита так много жиру?» — подумал Иван Алексеевич, разглядывая висящие над люками пласты. Палуба была скользкой от жира. Внизу у борта капитан увидел четыре туши. Одна лоснилась темно-коричневой кожей и казалась на воде огромным продолговатым пузырем; на двух работали резчики, а четвертая плавала недалеко от базы. «Это тот кит, которого загарпунил Бромсет», — догадался Северов, но сейчас тушу трудно было узнать. Вся иссеченная, она казалась гигантским кровоточащим куском мяса. Ее уже не удерживали швартовы с базы. Покачиваясь на волнах, она стала добычей птиц и, очевидно, акул. Вода вокруг туши кипела. «Но почему же они бросили эту тушу? — недоумевал Северов. — Жир содран только сверху».

Он вспомнил прочитанные им документы о китобойном промысле за рубежом. В них говорилось о том, что на многих флотилиях, особенно японских, норвежских, английских и немецких, жир с туш берется полностью, а на некоторых даже полностью утилизируется вся туша. Одни ее части идут на тук и костную муку, другие — на изготовление консервов.

В Северове поднялось возмущение. Он решил немедленно встретиться с Микальсеном. Капитан-директор завтракал и пригласил Ивана Алексеевича к столу.

- Рано вы встаете, господин Северов, — сказал он,

пододвигая к нему масленку и сахарницу.

— Боюсь, что поздно, — нахмурился Иван Алексеевич. Микальсен в замешательстве посмотрел на Северова.

«Неужели комиссар узнал, что Комбсрг ушел с Бромсе-том. Буду отрицать, все отрицать. Пусть сам Бромсет выкручивается». Капитан-директор сделал несколько глотков кофе и, стараясь казаться спокойным, спросил:

— Вы снова хотели пойти на охоту? Почему же не предупредили? Теперь китобойцы редко будут стоять у базы, только для принятия топлива, продуктов. Сдадут тушу и снова на поиски, на охоту. На рассвете три китобойца доставили по туше и снова ушли в море. «Вега-1» тоже...

Микальсен за многословием пытался скрыть свое беспокойство. Северов выжидал, когда капитан-директор сделает паузу.

— Я не об этом, господин Микальсен. Я о том, что разделка туш ведется неправильно. Я не могу позволить, чтобы вы брали с туш только тот жир, который легко срезать сверху. С туши используется всего лишь одна треть жира. Это противоречит всем международным нормам.

«Вот он о чем», — Микальсен почувствовал облегчение и, отодвинув от себя чашку из тонкого китайского фарфора, откинулся на спинку кресла:

Мы иначе не можем, господин Северов.

Почему же другие флотилии берут с туш весь жир?

Наша база устарелого типа. Мы не имеем слипа[21]

Слип — вырез в корме базы, позволяющий втаскивать тушу кита на палубу для полной разделки., который бы позволил нам обрабатывать тушу полностью.

Но таким образом вы вынуждены в три—четыре раза больше бить китов, а это ведет к их истреблению.