— Я обещал попробовать, Цыга... Мэри, но Майлз уже давно все решил, и умом, и сердцем. Он возвращается к женщине, которая сделает его счастливым.

— Майлз должен был остаться здесь. — Внезапный приступ гнева заставил Мэри выпрямиться в кресле и сердито смахнуть слезы с глаз. — Он нам нужен. И сейчас больше, чем когда-либо. Майлз постоянно увиливал от ответственности перед семьей.

Перси хлопнул ладонью по ручке кресла и встал.

— Ты несправедлива к нему и сама это знаешь.

В груди Мэри поднималось раздражение. Ей не следовало приглашать Перси.

—Я всего лишь хочу сказать, — проговорила она, — что Майлз мог бы задержаться, по крайней мере на несколько месяцев, чтобы помочь Сасси ухаживать за нашей матерью. Мама была бы очень рада.

— Майлз считал, что у него нет этих нескольких месяцев.

— Тем более ему следовало провести их с матерью.

— Понятно... — задумчиво протянул Перси.

Мэри скрипнула зубами.

— Что тебе понятно, Перси? Что тебе понятно такого, чего не понимаю я?

Похоже, ее негодование не произвело на него ни малейшего впечатления.

— Если бы твоя мать позволила тебе подменить Сасси, ты бы согласилась?

— Речь не об этом. Ты же знаешь, что мама не позволяет мне заходить к ней в комнату.

— Но... если бы она передумала? Кому бы ты отдала предпочтение - матери или Сомерсету?

— Ты опять за свое, верно?

— Я всего лишь пытаюсь доказать тебе, что Майлз имеет такое же право выбора, как и ты.

Окончательно разозлившись, Мэри отвернулась к камину. Бабье лето закончилось. Наступила холодная осень, но сейчас Мэри чувствовала себя так, что и в жаркий летний день ей не помешало бы тепло камина. Перси дал ей понять, что Майлз имеет ровно такое же право быть эгоистом, как и она. Им никогда не преодолеть расхождений во взглядах. С каждым днем она все больше убеждалась в этом. Не оборачиваясь и обхватив себя руками, Мэри сказала:

— О том, что случилось с моей матерью, я сожалею больше, чем ты можешь себе представить, но никто из нас не мог предвидеть, как она отреагирует на завещание отца. Если бы папа заранее знал об этом, он мог бы устроить все по-другому, но такого он и представить себе не мог.

— Не мог? Тогда почему он попросил Эммита вручить ей это?

Мэри резко развернулась. Перси протягивал ей красную розу, держа ее так, словно разворачивал красную тряпку перед быком. Мэри выхватила цветок у него из рук.

— Это - личное дело Толиверов! Пожалуйста, уходи, Перси. Прости, что заставила тебя прийти.

—Мэри, я...

— Уходи!

— Мэри, ты устала и измучилась. Пожалуйста... давай поговорим спокойно…

— Нам не о чем разговаривать. У нас слишком мало общего. Я хочу, чтобы меня любили не вопрекитому, кто я есть, а за это- что, похоже, невозможно.

— Мне плевать на то, что возможно, а что нет. — К лицу Перси прилила кровь. — Я люблю тебя, и все. Расхождения во взглядах не имеют никакого значения.

— Для меня имеют. Наша сделка отменяется! — Мэри выскользнула в коридор. — У тебя идет кровь, — бросила она через плечо. На пальце у Перси она заметила капельки крови - он укололся о шипы розы. — Прошу тебя, займись своими ранами, а я буду заниматься своими.

Перси беспомощно протянул к ней руки.

— Мэри...

Она с болью в сердце взлетела по лестнице. До нее донесся щук закрывающейся двери, и с ним умерла ее последняя надежда на их счастливое будущее.

На следующий день Мэри получила коробку из цветочного магазина, в которой оказалась одна-единственная алая роза на длинном стебле. К ней была приложена записка от Перси, которая гласила: «Прости меня. Я вел себя, как последний дурак, подняв этот щекотливый вопрос в такой момент. Ты нуждалась в утешении, а не в критике. Мне очень жаль, что я не сумел продемонстрировать тебе любовь, которая живет в моем сердце».

Мэри ответила ему последней белой розой из их сада, сопроводив подарок коротким посланием: «Не стоит просить прощения за то, что ты высказал правду такой, какой она тебе представляется. Это лишь доказывает, что между нами существуют непреодолимые противоречия».

Она ожидала, что Перси примчится к ней домой или на плантацию, чтобы опровергнуть это утверждение, но его «пирс-эрроу» так и не появился. Вечером от Олли она узнала, что Перси уехал из города по делам.

— Вот как? — Это известие поразило ее в самое сердце. Они с Олли болтали на веранде, где он застал ее одиноко сидящей в кресле-качалке после того, как домашние отправились спать; эти часы всегда были для Мэри самыми тягостными. — Он ничего мне не сказал.

— На то была веская причина. Перси отправился в Орегон. Компания приобрела там участок строевого леса, но местные лесорубы чем-то недовольны. Они - крутые ребята, но Перси с ними справится. Он не хотел, чтобы ты беспокоилась, но я решил, что ты должна об этом знать.

Милый Олли... Должно быть, он прослышал об их размолвке и решил, что его жертва оказалась напрасной.

— Спасибо тебе, — сказала Мэри.

После ухода Олли она погрузилась в уныние. Сейчас ей отчаянно хотелось вновь сунуть ладошку в руку отца...

На следующей неделе она получила коротенькое письмо от Люси.

«...Я подумываю о том, чтобы после окончания учебного года вновь подать заявление на место учителя в Беллингтон-холле, если эта старая карга Пибоди согласится меня принять. Как ты, должно быть, слышала (и предрекала), Перси отправил меня восвояси. Он любит другую и, по его словам, любил ее всю жизнь. Ты не знаешь, кто она? Нет, не говори мне, я не хочу знать. Иначе я умру от ревности. Наверное, она - средоточие всех тех качеств, которые, по твоим словам, он обожает в женщине. Я удивляюсь тому, что ты ни разу не сказала мне о ней, иначе я бы не питала напрасных надежд. Хотя ты и пыталась переубедить меня. Скорее всего, мы больше никогда не встретимся, если только судьбе не будет угодно, чтобы наши пути вновь пересеклись. Всего наилучшего. Люси».

Мэри сложила письмо со смешанным чувством облегчения и вины. Если только они с Перси не поженятся, что теперь было маловероятно, ее бывшая соседка по комнате никогда не узнает о том, что Мэри и есть та самая женщина, которую Перси любил всю жизнь. Впрочем, все, что ни делается, - к лучшему. Иначе Люси не сомневалась бы в том, что Мэри намеренно лгала ей, и прожила бы остаток жизни в твердой уверенности, что ее предали.

Перси вернулся через несколько недель и прислал записку. Мэри жадно прочла ее, надеясь, что он назначит время, когда заглянет к ней, но послание, написанное мелким, летящим почерком, лишь уведомляло ее о том, что он благополучно вернулся домой и, скорее всего, будет занят неотложными делами еще какое-то время. Испытывая острое разочарование, Мэри не смогла сдержать иронический смешок. Теперь Перси узнает, что это такое - с головой погрузиться в семейный бизнес.

Еще через несколько дней на него свалилась дополнительная ответственность - Джереми серьезно повредил голову. Перси пришлось взять на себя управление компанией. Мэри с сожалением вынуждена была признать, что Перси вряд ли смог бы выкроить для нее время, учитывая его занятость и ее напряженный н непредсказуемый график. Словом, вышло так, как они и хотели, - оба получили возможность понять, смогут ли они жить друг без друга. Стало очевидно, что смогут.

К середине ноября деловая активность в Сомерсете замерла. Распаханные поля лежали под снежным покрывалом, и арендаторы вместе с Мэри получили долгожданную передышку. Она отклонила приглашения Уориков и ДюМонтов на обед по случаю Дня благодарения, надеясь, что сможет уговорить мать сойти вниз и попробовать фаршированную индейку со всеми полагающимися специями и гарниром, приготовленную Сасси. Но Дарла отказалась, поэтому Мэри, Сасси и Тоби съели праздничный обед на кухне, отправив наверх матери поднос с ее порцией.

Приближалось Рождество, столь же унылое и безрадостное. Перси, время от времени присылавший Мэри коротенькие записки (телефона у Толиверов не было), пригласил ее на рождественский бал в загородном клубе, но она отказалась наотрез, написав, что ей просто нечего надеть. «Мне все равно, даже если ты наденешь мешок из-под картошки, — написал он ей в ответ четким и резким почерком. — Для меня ты самая красивая девушка на свете ».