— Это я виноват, — холодно ответил он. — Я вам не сторож и не должен давать советов, как поступать. Только предупреждаю: Анжела Лэнгем мой добрый друг, и я не позволю вам ее обижать.

Неожиданно до Энн дошел юмор этой ситуации, и ее лукавая улыбка взбесила Пола окончательно.

— И не воображайте, что это смешно, — рассердился он. — Конечно, у вас преимущество возраста, но больше в вас ничего нет.

Горечь этих слов потрясла ее.

— Почему вы так легко осуждаете меня? С самой первой минуты нашей встречи вы даже не сомневаетесь, что я плохая.

— Я не хочу обсуждать это. — И он сел за свой письменный стол. — Я предлагаю приниматься за работу.

— Но, Пол…

— Нет, Энн, хватит.

Энн опустила голову, слезы застилали ей глаза, и блокнот для записей дрожал и расплывался в их пелене. До середины дня она сосредоточенно писала под его диктовку. Изменения были очень обширны. Страницы диалогов второстепенных героев оставались практически неизменными, но в текстах Мэри-Джейн и Фрэнка акценты сместились очень резко. Хотя она была сосредоточена на записи под диктовку, но не могла не оценить то, что делал Пол. Ее поражала тонкость, с которой он менял настроение пьесы, все ее акценты. Он был на середине фразы, когда дверь отворилась и вошла Сирина.

Даже не пытаясь скрыть раздражение, Пол уставился на нее:

— Какого черта ты сюда приперлась?

— Пол. — Голубые глаза наполнились слезами. — Ты собирался позвонить мне сегодня утром… и не позвонил. Поэтому я и… — Она ощупью стала искать в сумочке платок. — Если ты занят, я уйду. Я не хочу мешать.

— Проклятье, извини меня. Я собирался позвонить тебе, но совершенно забыл.

Сирина вздохнула:

— Не важно. Я тебя прощаю. Должно быть, это твое обаяние действует.

Она выглядела такой огорченной, что он подошел к ней и взял за руку:

— Дорогая, мне действительно очень жаль. Я больше никогда так не поступлю.

— Ох, Пол, я так люблю тебя, когда ты такой милый.

Энн резко отвернула голову, стараясь не прислушиваться к разговору.

— Раз я уже здесь, можно я останусь на ленч? — попросила Сирина.

— У нас не будет ленча. Мы поедим сандвичи и сразу продолжим работу.

— Ты не можешь отослать меня домой совсем без ничего! Даже ты не можешь быть настолько жестоким!

— Тогда чашку кофе. — Он повернулся к Энн: — Попросите Смизи приготовить кофе. Пожалуйста.

С поджатыми губами Энн вышла из комнаты, а Сирина сама взяла себе сигарету.

— Должна сказать, что от этой девицы у меня мурашки по коже. Из нее просто источается неприязнь ко мне.

Пол с безучастным выражением лица сунул руки в карманы и, пройдясь по комнате, остановился перед окнами. Он закрыл глаза, подставив лицо солнечному теплу, но, видимо, это не согревало его.

— Я прослушал твою запись, вернувшись вчера вечером домой, — произнес он. — И должен принести тебе мои извинения.

— За что?

— За то, что сомневался в твоих актерских способностях. После того, как я услышал твое исполнение монолога Мэри-Джейн… — Он нахмурился. — Ты вложила в него гораздо больше, чем я написал. Последнюю неделю я мучился, меня не удовлетворяло то, что я сделал, но когда я вчера прослушал тебя, я понял, где ошибался. Сирина, твоя интерпретация абсолютно верна. Наверное, тебе хотелось это знать.

— Дорогой, как чудесно, что ты мне это сказал! — Она скользнула к нему поближе. — Я же говорила тебе, что способна на большее? Я рада, что ты наконец поверил в меня.

— Да, — вздохнул он. — Я поверил. Когда ты дочитала этот монолог до конца, я понял, что никто, кроме тебя, не сможет ее так сыграть.

Она напряглась:

— До конца монолога, дорогой?

Он кивнул:

— До тех слов, когда ты, обращаясь к Фрэнку, говоришь, что между вами все кончено.

— Разумеется. — Ресницы изящно опустились на фарфорово-голубые глаза. — Теперь припоминаю. Мне надо будет как-нибудь снова послушать эту запись. Я так ее себе и не прокрутила.

— Мы поставим ее, когда вернется Энн. Я хочу, чтобы она поняла, чего я добиваюсь в новом варианте.

Сирина отодвинулась от него:

— Я не хочу, чтобы она слушала эту запись… И она только будет язвить по этому поводу.

— Ну, как хочешь, — невыразительно проговорил он. — Это зависит от тебя.

Входя в комнату, Энн услышала эту фразу, и руки ее затряслись так сильно, что посуда зазвенела на подносе.

— Я принесла кофе, — холодно сказала она.

— Пожалуй, я не буду тратить на него время, — ответила Сирина. — Не хочу мешать Полу работать. — И, обернувшись к нему, спросила: — Я увижу тебя сегодня вечером?

— Я позвоню.

Сирина легко выбежала из комнаты, а Энн резко поставила на стол поднос:

— А вы будете пить кофе?

— Нет, спасибо, но вы можете выпить. — Голос Пола звучал так же холодно, как и ее. — Возможно, вам будет интересно узнать, что я попросил Сирину прослушаться на роль Мэри-Джейн.

— Когда вы ее услышите, она вам не понравится.

— Напротив. Я ее слышал, и она мне очень понравилась.

— Быть этого не может!

— Безусловно понравилась. Она передает именно ту интерпретацию, какой мне хотелось достичь. — Он снова повернулся к окну. — Я передумал насчет кофе. Налейте и мне чашку.

Энн взяла кофейник и разлила кофе. Дорогие фарфоровые чашки матово мерцали сквозь застилавшие ее глаза слезы.

Глава 6

Как Энн ни старалась, она не могла понять Пола, его восхищения металлически сухим чтением Сириной роли Мэри-Джейн. И чем больше она думала об этом, тем непонятней все становилось.

За внешностью девочки Сирина скрывала характер жесткий и цепкий. Эгоизм руководил всеми ее чувствами и поступками. Искренние чувства были вытравлены напрочь эгоизмом и жаждой благополучия. Казалось невероятным, что Пол мог поверить, что такая женщина поможет ему изменить взгляд на мир! И все-таки это произошло. Помощь Энн, долгие часы споров и обсуждений были отброшены, как будто ничего и не было. Рассуждая холодно, аналитически, она приходила к выводу, что первоначальная причина, по которой она пришла к нему, исчезла, превратилась в ничто. Энн понимала, что, любя его так, как любит она, далее оставаться рядом с ним невозможно. Правильнее было бы уйти и постараться его забыть.

А вместе с тем нехорошо было оставлять незаконченной пьесу, и она решила, что постарается продержаться до окончания работы над ней. Пока сможет. В глубине души она все еще надеялась, что он обратит на нее внимание всерьез. Из осторожности Энн не давала этой мысли закрепиться в сознании, хотя в последующие дни на это потребовалась вся ее воля.

Пол работал еще напряженней, чем раньше. Не было времени на разговоры, не было времени ни на какие личные отношения.

Время текло медленно. Солнце почти каждый день пряталось за облаками, и гамак, где он поцеловал ее, был накрыт непромокаемым чехлом от дождя. При взгляде на этот малопонятный предмет Энн начинало казаться, что вся эта сцена, когда он держал ее в объятиях и шептал ласковые слова, ей просто привиделась. Была ли это с его стороны мгновенная вспышка желания или нечто большее? Но если бы существовало это самое «большее», не вел бы он себя с ней как посторонний, малознакомый человек. Глядя на них, никто бы не смог даже предположить, что он когда бы то ни было любовно прикасался к ней, и она собрала всю свою гордость, чтобы вести себя с ним так же безразлично, как и он с ней.

— Не кажется ли вам, что следует передохнуть? — спросила она его после особенно тяжелого дня. — Вы сегодня работали восемь часов без перерыва.

— Я не могу расслабиться, когда пьеса еще сидит у меня в мозгу.

— Но ведь вы уже не меняете сюжет, вы только разрабатываете характеры.

— Я прекрасно знаю, что я пытаюсь сделать, — сухо проговорил он. — Не надо объяснять мне мои собственные действия.

— Я всего лишь хотела заставить вас понять, что нажимать, торопиться — это самое худшее, что можно сделать.