— А Амени?

— Я уже сказал тебе: выкинь из головы своего ничтожного дружка, и я не люблю повторять свои слова. И последнее: не пытайся снова увидеться с Красавицей Изэт. Ты забыл, что она презирает побежденных?

Глава 8

Супруге фараона Туйе приходилось в отсутствие своего мужа, отправившегося проверять линии обороны на северо-восточной границе, много времени и сил уделять обременительным приемам. Она приняла визиря, главного царского казначея, двух номархов, глав провинций, и одного писца их архивов. И к тому же было необходимо срочно разрешить массу неотложных проблем, при этом не совершив ни одной оплошности.

Сети все больше тревожили не прекращавшиеся волнения в маленьких общинах Азии, Сирии и Палестины, которых хетты[4] подстрекали к восстаниям. Раньше обычного визита фараона было вполне достаточно, чтобы успокоить местных царьков, которым просто хотелось поразлагольствовать перед своими подданными.

Туйя была дочерью простого мастера по изготовлению повозок и не принадлежала, таким образом, ни к царскому, ни даже к знатному роду, но она быстро завоевала место при дворе и в стране в целом благодаря своим личным качествам. Она обладала врожденной элегантностью: очень стройная, с большими миндалевидными глазами и строгим пронзительным взглядом, с тонким прямым носом, держалась царица довольно высокомерно. Как и ее царственный супруг, она требовала беспрекословного уважения и не выносила фамильярного обращения. Царица рьяно заботилась о процветании египетского двора; ей казалось, что величие ее страны и благополучие народа зависели от того, как она выполняла свои обязанности.

Когда она узнала, что о приеме просит Рамзес, ее любимый сын, усталость как рукой сняло. Обычно Туйя принимала посетителей в дворцовом саду. Она была в длинном льняном платье, подшитом золотом; на плечах — короткая накидка в складку, шею украшало ожерелье из аметистов в шесть рядов, а на голове был роскошный парик из переплетенных параллельных прядей одинаковой толщины, спускающихся чуть ниже ушей. Как она любила гулять среди акаций, ив и гранатовых деревьев, у подножия которых росли васильки, маргаритки и цвела живокость! Не было более прекрасного творения богов, чем сад, где все растения круглый год возносили хвалу создателям. Утром и вечером Туйя позволяла себе несколько минут помечтать в этом раю, прежде чем приступить к исполнению возложенных на нее обязанностей.

Когда появился Рамзес, царица была удивлена: за несколько месяцев он превратился в мужчину поразительной красоты. Любой ощущал исходившую от него силу и властность. Он, конечно, еще сохранил кое-какие черты подростка в походке и жестах, но детская беззаботность исчезла навсегда. Рамзес поклонился матери.

— Разве приличия запрещают тебе обнять меня?

Он на мгновение сжал ее в своих объятиях; она показалась ему такой хрупкой!

— Ты помнишь, когда тебе было три года, ты посадил здесь сикомор? Пойдем, посмотришь, как он прекрасно растет.

Туйя быстро поняла, что ей не удастся успокоить глухой гнев сына. Этот сад, где он провел много часов, ухаживая за деревьями, теперь стал ему чужим.

— Ты пережил тяжелое испытание.

— Ты говоришь о диком быке или об испытании одиночеством этим летом? Впрочем, это не имеет, значения, поскольку твердости перед испытаниями и храбрости недостаточно, чтобы победить несправедливость.

— А ты разве страдаешь от несправедливости?

— Мой друг Амени был ложно обвинен в неподчинении и в оскорблении вышестоящего. Из-за вмешательства моего брата его выгнали из канцелярии писцов, где он работал, приговорив к тяжелым работам на конюшне. Он не приспособлен для такого труда, и это несправедливое наказание убьет его.

— Ты выдвигаешь серьезные обвинения; ты знаешь, что я не люблю сплетен…

— Амени не солгал мне, это прямой и честный человек. Разве он должен умирать только потому, что он мой друг и потому что разгневал Шенара?

— Ты, по-моему, не любишь своего старшего брата.

— Мы не замечаем друг друга.

— Он опасается тебя.

— Он недвусмысленно дал мне понять, чтобы я как можно быстрее покинул Мемфис.

— Может быть, ты вызвал его гнев, став возлюбленным Красавицы Изэт?

Рамзес не скрыл своего удивления.

— Ты уже все знаешь…

— Это моя обязанность, не так ли?

— За мной, наверное, постоянно следят?

— С одной стороны, ты Сын Фараона, а с другой — Красавица Изэт довольно болтлива.

— С чего бы она стала хвастать тем, что подарила свою девственность побежденному?

— Наверное, потому, что верит в тебя.

— Для нее это просто интрижка, чтобы подразнить моего брата.

— А я не уверена в этом. Ты любишь ее, Рамзес?

Юноша помедлил.

— Не знаю… Я люблю ее тело, я хотел бы встретиться с ней снова, но…

— Ты хотел бы взять ее в жены?

— В жены?!

— Это в порядке вещей, сын мой.

— Нет, еще нет…

— Красавица Изэт очень упряма: если уж она тебя выбрала, она так скоро не откажется от своего.

— Разве мой брат не лучшая партия?

— По-моему, она так не считает.

— А может, она решила соблазнить нас обоих!

— Ты думаешь, столь юная женщина уже может быть такой коварной?

— Как я могу доверять людям после того, что случилось с Амени?

— А я тоже недостойна твоего доверия?

Рамзес взял мать за руку.

— Я знаю, что ты никогда меня не предашь.

— Что касается Амени, есть один удачный выход.

— Какой?

— Стань царским писцом, тогда ты сам выберешь своего помощника.

Несмотря на тяжелую работу, которую его заставили выполнять, Амени держался с упорством, восхищавшим Рамзеса. Конюхи, боявшиеся нового вмешательства сына Сети (они выяснили, что это был именно он), уже не издевались над Амени. Один из них, раскаявшись, не так тяжело нагружал корзины и часто помогал слишком хрупкому юноше, который, несмотря на это, таял и слабел день ото дня.

Когда Рамзес выдвинул свою кандидатуру на пост царского писца, он не был готов к конкурсу. Экзамен проходил во дворе рядом с канцелярией визиря; плотники поставили там деревянные опоры и натянули тенты, чтобы все участники могли укрыться от солнца. У Рамзеса не было никаких привилегий, ни его отец, ни мать, под страхом нарушить закон Маат, не смогли бы вмешаться, чтобы склонить судей в его пользу. Амени обязательно рано или поздно попытал бы счастья в этом конкурсе, а Рамзес не обладал ни его знаниями, ни его способностями. Но он сражался за него.

Дряхлый писец, опираясь на палку, обратился с речью к молодым людям, каждый из которых надеялся получить должность писца, предложенную центральной канцелярией.

— Вы долго изучали науки и древних авторов, чтобы получить должность, благодаря которой сможете управлять, но знаете ли вы, как обязаны себя вести? На вас должна быть чистая одежда, безупречная обувь, вы обязаны не спускать глаз с вашего свитка папируса и навсегда изгнать лень из жизни. Пусть ваша рука будет тверда, из ваших уст выходят только слова справедливости; вы должны учиться без устали и отдыха, подчиняться приказам начальников, должны стремиться только к одному: честно исполнять свои обязанности, быть полезным другим людям. Будьте внимательны и сосредоточены: обезьяна понимает обращенные к ней слова, лев поддается дрессировке, но нет существа более глупого, чем рассеянный писец. Против безделья существует только одно лекарство — палка! Ей внимает то ухо, что на спине, и все становится на свои места. А теперь — за работу!

Кандидатам выдали деревянные дощечки, покрытые тонким слоем застывшего гипса, в центре с углублением для тростниковых палочек. Все растворили в воде бруски красных и черных чернил и воззвали к великому мудрецу Имхотепу, покровителю писцов, совершив возлияние в его честь несколькими каплями краски.

За несколько часов нужно было переписать надписи, ответить на вопросы на знание иероглифов, решить алгебраические и геометрические задачи, составить образец письма, прокомментировать отрывки из древних авторов. Несколько кандидатов не завершили испытание, другие проявили недостаточно внимания. Наконец, пришла очередь последнего испытания, загадок.