— О, привет, ваша светлость, — спокойно сказал палач. — Ну и что, вы сами знаете, что я ничего не скажу за вашей спиной, чего не сказал бы вам в лицо.
— Когда-нибудь ты зайдешь слишком далеко, — отрезал вновь прибывший. — А теперь оставь нас. Мне надо поговорить с пленником.
— Эй, это не честно, ваша светлость, мой стержень номер 4 только-только успел нагреться до рабочей температуры.
— Неужели мне надо указывать тебе на то, что мне довольно трудно будет беседовать с твоим подопечным, когда в воздухе будет вонять горелым мясом?
— Гм… это, конечно, верно.
Стонруб швырнул железный прут обратно на угли и бросил на Лафайета сожалеющий взгляд.
— Прости, приятель. Но сам видишь, какие тут дела. Седовласый, сузив глаза, изучал О'Лири. Как только дверь за ДИС закрылась, он подступил вплотную к решетке.
— Итак, это все-таки вы, — сказал он и замолчал, нахмурившись. — Что случилось? — резко и требовательно произнес он. — Вы выглядите так, словно увидели привидение.
— Н-н-никодеус? — прошептал О'Лири.
— Если это какого-нибудь рода пароль, то я его не знаю, — отрезал герцог Родольфо.
— Вы не… Никодеус? Не субинспектор континуума? Вы не можете позвонить, чтобы меня отправили в Артезию?
Герцог уставился на Лафайета горящими глазами.
— Хватит издеваться надо мной, Ланцелот. Сначала вы врываетесь в мою приемную и несете всякую чушь, затем удираете из моей самой надежной тюрьмы на глазах самой неподкупной стражи. Затем открыто появляетесь рядом с пристанью, прямо-таки напрашиваясь, чтобы вас еще раз арестовали, после чего удираете только для того, чтобы напроситься на арест в третий раз, приставая к одной леди — не будем называть ее имени — на глазах у ее охраны. Очень хорошо, может, я немного упрям, но мне кажется, я вас понял: у вас есть что предложить мне.
— Да?.. — слабо сказал Лафайет. — То есть… Значит, вы, наконец, поняли?
— И?
Взгляд Родольфо оставался таким же горящим.
— И… э-э-э… что? — жизнерадостно спросил О'Лири. Герцог нахмурился.
— Значит, ты решил шантажировать меня, вот как? Ничего у тебя не выйдет! Валяй, исчезай снова, развлекайся! Но не жди, что я приползу к тебе, умоляя сообщить сведения о леди Андрагоре…
Он закончил предложение в полувопросительном тоне, и в его глазах можно было прочесть почти умоляющее выражение.
— Леди Андрагоре? — пробормотал Лафайет. — Чтобы я сказал тебе…
— Ну, хорошо, — герцог вздохнул. — Я вижу, что с самого начала обращался с тобой неправильно. Ладно, я признаю свою ошибку. Я был в корне неправ в этом. Но вряд ли ты можешь упрекнуть меня, если вспомнить об этом эпизоде с тухлым яйцом и бутылкой чернил… И тем не менее я готов примириться. Я даже извинюсь, хотя это против моих правил. Ну, теперь ты согласен посидеть со мной рядом и поговорить, как подобает джентльменам?
— Э-э-э… ну конечно, и я бы хотел быть покладистым, — не зная, что отвечать, с отчаянием произнес Лафайет. — Но камера пыток вряд ли подходящее место для сердечной беседы.
Герцог хмыкнул. Повернувшись, он позвал Стонруба.
— Проследи за тем, чтобы этого дворянина освободили, помыли, накормили, согласно его положению и привели в мои апартаменты через полчаса, — он бросил на О'Лири подозрительный взгляд. — И никаких исчезновений до тех пор, Ланцелот, — угрожающе сказал он и вышел из комнаты.
— Ну вот, подфартило, — философски сказал Стонруб, отпирая дверь камеры. — Похоже, нам не удастся встретиться с тобой на профессиональном уровне сегодня ночью, малыш. Но все равно мне было приятно с тобой познакомиться. Может, как-нибудь в другой раз.
— Не сомневаюсь, — сказал Лафайет. — Послушай, Стонруб, а что ты знаешь об этой… э-э-э… леди Андрагоре?
— Да ничего особенного. Просто — что она самая богатая и самая красивая леди во всем Меланже. И что страсть герцога к ней горит, как Чикагский огонь.
— Ты знаешь о Чикагском пожаре?
— Конечно. Пивнушка. Сгорела на прошлой неделе. А что?
— Да нет, неважно. Так ты говоришь…
— Да, жаль его светлость, что ему никогда не удастся поближе познакомиться с ее светлостью.
— Почему?
Стонруб ухмыльнулся и понизил голос:
— Потому что у нее есть другой, приятель. Об этом всюду говорят.
— Другой?
Лафайет почувствовал, как его сердце подпрыгнуло до самого горла и опустилось обратно.
Стонруб ткнул локтем Лафайету под ребра.
— Герцог Родольфо этого не знает, но он играет вторую скрипку после одного мошенника по имени Лоренцо Долговязый — или это Ланцелот Счастливчик?
— Лоренцо Долговязый? — прохрипел Лафайет, глядя, как Стонруб снимает с него колодки.
— По правде говоря, — сказал ДИС тоном человека, который посвящает своего знакомого в тайну, — даже сейчас объявлено, что миледи направляется в гости к своей тетке-старушке и ее двенадцати кошкам. Но, между нами, ходят слухи, что она направляется в охотничью избушку Закличаре, чтобы провести медовый месяц с этим счастливчиком.
— М-медовый месяц?
— Угу. Ладно, пойдем, я передам тебя служанке, чтобы она подготовила тебя к встрече с герцогом.
Когда Лафайет, чистый, сытый, одетый в новые шелковые одежды, которые были ему почти впору, был введен в комнату, герцог Родольфо сидел в большом мягком кожаном кресле.
— Садись, Ланцелот, — приказал герцог, явно заставляя себя разговаривать сердечно. — Вино? Сигару?
Он помахал рукой в направлении небольшого удобного кресла и низкого столика, уставленного бутылками и стаканами.
— Благодарю.
Лафайет с благодарностью опустился в кресло, потом зевнул, чуть не вывихнув себе челюсть.
— Прошу прощения. Просто я обычно ложусь спать значительно раньше. Кстати, меня зовут Лафайет.
— Ты хорошо пообедал?
— Так хорошо, как это только было возможно, если учесть, что одновременно шесть девушек терли мне спину, наклеивали пластырь на мои ссадины и массировали ушибы. Хотя я, конечно, вполне ценю такую заботу.
— Превосходно. А теперь давай прекратим ходить вокруг да около, Ланцелот. Какова твоя… э-э-э… связь с леди Андрагорой?
Герцог отхлебнул глоток вина и резко искоса посмотрел на Лафайета.
— Моя связь с леди Андрагорой? — повторил Лафайет. — Гм, как это… то есть я хочу сказать, что я — ее муж.
Лицо герцога закостенело.
— Ее муж?
Его голос рубанул воздух, как гильотина.
— Ее отчужденный муж, — торопливо поправился О'Лири. — Мы практически не знакомы друг с другом.
— Никогда не слышал, чтобы миледи была замужем, — опасным тоном сказал Родольфо.
Он потянулся к бутылке с виски, налил себе на два пальца и опрокинул стакан в горло.
— Тем более — что она разведена.
— Она очаровательная девушка, — торопливо продолжал Лафайет. — Веселая такая, жизнерадостная…
— Можешь оставить при себе свои интимные воспоминания, — отрезал Родольфо. Он закусил губу. — Возможно, это объясняет доклад капитана Рипцога о том, что ты пытался заговорить с нею на улице, пока тебя не оттеснила стража.
— Он… — начал было Лафайет, — очень настойчивый человек, этот капитан.
— Хотел бы я знать, чем ты так оскорбил изумительную леди, что заслужил такое отвращение с ее стороны.
— Я думаю, что все началось с хлопушки в постели, — начал О'Лири, затем заметил черное облако, наползающее на герцогские черты. — Хлопушка — это ее кошка, — сымпровизировал он торопливо. — Она настаивала на том, что будет с ней спать.
А так как у меня просто аллергия к кошкам — ну, вы сами должны понять, что это была за женитьба.
— Ты хочешь сказать, что никогда… что ты не…
— Вот именно.
Лафайет отер со лба пот кружевным рукавом и налил себе добрую порцию виски.
— Считай, что тебе очень повезло, Ланцелот, — сказал Родольфо стальным голосом. — В противном случае я вынужден был бы немедленно тебя казнить, Ланцелот.
— Лафайет. И давайте не будем начинать все сначала, — сказал О'Лири, переведя дух от крепкого виски. — Вы велели меня отпустить и привести сюда по какой-то причине. Ну, так я вас слушаю.