— Гм. Это, примерно, в том же месте, где была штаб-квартира Лода в Артезии. В пустыне, да? — спросил он у девушки.

— Нет, милый. Город находится на острове, в середине Одинокого озера.

— Это просто удивительно, как водные поверхности варьируют из одного континуума в другой, — прокомментировал Лафайет. — В Колби Корнерс вся эта площадь на берегу залива. В Артезии она безводна, как Сахара. А здесь вроде бы нечто среднее. Ну, да ладно, как бы там ни было, мне лучше всего сейчас хоть немного отдохнуть. Честно говоря, я совсем не таков, как был раньше, и все эти треволнения меня утомили. Ты не можешь указать мне, где здесь гостиница, Свайхильда? Не надо ничего сверхшикарного, мне подойдет простая комната с ванной, желательно с окнами на восток. Я люблю просыпаться с первым светом веселой зари, когда…

— Я могу бросить немного свежей соломы в козлиное стойло, — сказала Свайхильда. — Не беспокойся, — добавила она, видя изумленный взгляд Лафайета, — оно пустует с тех самых пор, как мы съели козла.

— Ты хочешь сказать, в этом городе нет… отеля?

— Ты исключительно быстро все понимаешь, как будто и не псих. Пойдем.

Свайхильда пошла вперед, выходя сквозь боковую дверь, которая вела на задний двор дома, к какой-то полуразвалившейся постройке у ворот. Лафайет шел сзади, пытаясь плотнее запахнуться в куртку, чтобы хоть как-то уберечься от порывов ледяного ветра.

— Просто перебирайся через ограду, — предложила она. — Можешь забраться в сарай — за те же деньги.

Лафайет уставился сквозь темноту на проржавевшую крышу, нависавшую над гнилым тростником по колено, покоящуюся на четырех прогнивших столбах. Он втянул носом воздух, уловив определенный запах, напомнивший ему о бывшем обитателе покоев.

— Не можешь ли ты подыскать мне что-нибудь другое? — с отчаянием спросил он. — Я буду вечно у тебя в долгу!

— Ни за какие коврижки, пупсик, — сурово ответила Свайхильда. — Деньги вперед. Два медяка за сосиску, еще два за прочие услуги и пятак за беседу.

Лафайет сунул руку в карман и вытащил пригоршню серебряных и золотых монет. Он протянул ей толстый артезианский пятидесятицентовик.

— Этого хватит?

Свайхильда посмотрела на монету, лежащую на ладони, надкусила ее, затем уставилась на Лафайета.

— Это настоящее серебро, — прошептала она. — Клянусь всеми святыми! Что же ты не сказал, что нафарширован, Лэйф, — я хочу сказать, Лафайет? Пойдем, дорогуша. Для тебя все только самое лучшее.

О'Лири послушно пошел за своей проводницей обратно в дом. Она остановилась, чтобы зажечь свечу, и пошла вверх по лестнице в небольшую комнату с низким потолком, резной позолоченной кроватью и круглым окном из бутылочных донышек, на подоконнике которого стояла герань в цветном горшке. Он осторожно принюхался, но не уловил никаких других запахов, кроме Октагонского мыла.

— Великолепно, — прогудел он, глядя на свою хозяйку. — Мне это вполне подходит. А теперь ты покажешь мне ванну…

— Лохань под кроватью. Пойду нагрею воды.

Лафайет вытащил из-под кровати медную сидячую ванную, стянул с себя куртку и уселся на кровати, чтобы снять сапоги. За окном поднявшаяся луна высвечивала далекие холмы, похожие на холмы его родины и в то же время совсем другие. В Артезии Дафна, скорее всего, шла сейчас обедать под руку с каким-нибудь сладкоречивым денди, удивляясь, куда он делся, возможно, даже утирая украдкой слезы одиночества.

Он заставил себя прекратить думать об ее изящной фигурке и, чтобы успокоиться, глубоко вдохнул несколько раз подряд. Нечего ему опять приниматься за старое. В конце концов, он сделал все, что мог. Завтра все будет еще яснее. Было бы желание, а путь всегда найдется… А в его отсутствие ее сердечко полюбит его еще больше…

— Меня? — пробормотал он. — Или кого-нибудь поближе к месту действия?

Дверь приоткрылась и появилась Свайхильда с дымящимися бадьями в каждой руке. Она вылила воду в ванну и попробовала ее локтем.

— В самый раз, — сказала она.

Он закрыл за ней дверь и снял с себя одежду, с сожалением глядя на порванную и испачканную богатую ткань, а затем с блаженством окунулся в зовущее тепло. Никакого полотенца он поблизости не увидел, но кусок коричневого мыла был под рукой. Он намылился, сложил руки ладошками, чтобы полить сверху на голову, начал вымывать мыло из глаз. Щипало отчаянно, и он поднялся, бормоча про себя, пытаясь вслепую найти полотенце.

— Черт, — пробормотал он, — я забыл попросить…

— Держи.

Голос Свайхильды прозвучал рядом, и ему в руки сунули грубую ткань. О'Лири схватился за нее что было сил и тут же завернулся с ног до головы.

— Что ты здесь делаешь? — требовательно спросил он, вылезая из лохани на холодный пол.

Он использовал уголок полотенца, чтобы вытереть себе один глаз. Девушка как раз снимала с себя голубую полотняную сорочку.

— Эй, — пробормотал О'Лири. — Что ты делаешь?

— Если ты кончил мыться, — ядовито ответил она, — то я собираюсь принять ванну!

О'Лири быстро отвел глаза — не из эстетических побуждений, скорее, наоборот. Тот быстрый взгляд, который он бросил на ее обнаженное тело с поднятой ногой, пробующей воду, был на изумление приятен. Несмотря на спутанные волосы и обгрызенные ногти, тело было у Свайхильды, как у принцессы Адоранны, если уж на то пошло. Он быстро вытер спину и грудь, промокнул ноги и прыгнул в постель, натянув одеяло до подбородка.

Свайхильда что-то невнятно напевала себе под нос, весело плещась в лохани.

— Поторопись, — сказал он, глядя в стену. — А если Алан — я хочу сказать, Халк — войдет сюда?

— В таком случае ему просто придется подождать своей очереди, — сказала Свайхильда. — Правда, я не припомню, чтобы этот скобарь когда-нибудь мылся ниже подбородка.

— Но ведь он твой муж!

— Называй как хочешь. Никто не произносил над нами волшебных слов, и мы не совершали никаких гражданских актов. Но ты сам знаешь, как это бывает. Если мы туда обратимся, это может напомнить им о наших налогах, говорит это ублюдок, но если ты спросишь меня…

— Ты еще не готова? — взвизгнул О'Лири, изо всех сил сжимая веки, чтобы побороть искушение широко открыть глаза.

— Ум-м, почти вся помылась, кроме…

— Прошу тебя — мне надо выспаться, ведь завтра предстоит идти целых 20 миль.

— Где полотенце?

— На кровати.

Мягкий звук женского дыхания, шуршание ткани по обнаженному женскому телу, шлепанье босых женских ножек…

— Подвинься, — продышал женский голосок в ухо.

— Что? — Лафайет подскочил и сел в постели. — Великий боже, Свайхильда, не можешь же ты спать здесь!

— Ты хочешь сказать, что я не могу спать в своей собственной постели? — возмущенно сказала она. — Может быть, ты считаешь, что я должна спать в стойле для козла?

— Нет… конечно, нет… но…

— Послушай, Лэйф, либо мы делимся, причем поровну, или можешь отправляться спать на кухонный стол, несмотря на все твое серебро!

Он почувствовал, как ее теплое нежное тело скользнуло в постель, перегнулось через него, чтобы задуть свечу.

— Дело не в этом, — слабым голосом ответил Лафайет. — Дело в том…

— Ну?

— Э-э-э… мне не припомнить сейчас, в чем дело. Все, что я знаю — что это очень неловкая ситуация, если учесть, что твой муж храпит внизу, а отсюда только один выход!

— Кстати, насчет храпа, — неожиданно сказала Свайхильда. — Я что-то не слышала ни звука по меньшей мере последние пять минут…

От удара дверь распахнулась настежь, и из нее полетели щепки. При свете высоко поднятой лампы Лафайет увидел разъяренный облик Халка, отнюдь не ставший менее свирепым от огромного синяка под глазом и шишки величиной с гусиное яйцо на голове рядом с ухом.

— Ага! — заорал он. — Прямо под моей крышей, ты, Иезавель!

— Твоей крышей! — заорала на него Свайхильда, не оставаясь в долгу, в то время как О'Лири вжался как можно глубже в стену. — Мой старик все это оставил мне, насколько я помню, и по доброте душевной я приютила тебя, когда ты шлялся по улицам в поисках своей обезьяны, которая утащила твою шарманку! Или ты это тоже мне наврал?