Коулз многое испытал за неполные сорок лет своей жизни. Ему довелось и падать в горящем самолете, и прыгать в море с тридцатиметровой высоты, и даже катапультироваться сквозь не успевшие отстрелиться лопасти подбитого «Команча». Раны, полученные от Сегье, были не первыми следами такого рода на теле бывшего летчика.

Однако все эти испытания оказались детскими играми по сравнению с короткой, полукилометровой дорогой к пещере. Подобных мук Коулз еще не знал. Обрубок ноги жарили на сковороде, в плечо жестоко били клюшками для гольфа. Каждое движение отзывалось мутным клубком боли, несколько раз Коулз терял сознание, но заставлял себя ползти, кусая губы. Иногда он кричал, дергаясь в агонии, сыпал проклятьями, грязно ругался. Однажды заметил, что веревка, которой была привязана канистра с водой, перетерлась о камни. Отполз несколько шагов назад, зубами затянул узел…

Казалось невозможным, что прошел всего один день. Поздно вечером, ввалившись в пещеру, Коулз рухнул на грязные камни и с облегчением погрузился в небытие.

Очнулся только утром. Подтащив к себе канистру, Коулз жадно выпил воды — теперь можно было не экономить. Предстояло еще одно усилие, всего одно. Коулз почти час собирал волю в кулак, чтобы вновь заставить себя двигаться.

Наконец решившись, он отполз подальше от входа, где света едва хватало, чтобы видеть руки. Порода здесь была сухая, чрезмерно жесткая. Но времени у Коулза имелось много.

Час за часом, мучительно превозмогая боль, он бил камнем по зубилу. Случайностям места не будет. Буквы резал крупные, в две ладони, чтобы трещины или сколы не мешали читать. Вспомнив, что когда-то смотрел фильм о первобытных рисунках, Коулз сжег лист бумаги из блокнота и зубилом тщательно вбил пепел в каждую черточку. День уже угасал, когда работа была окончена.

Измученный человек закрыл глаза. Завтра он повторит надпись на другой стене пещеры. Затем надо будет изложить в блокноте все, что случилось… Спрятать блокнот так, чтобы первобытные не нашли… Тот, кто через миллион лет прочтет его послание и отправится в прошлое, едва ли застанет Коулза живым; подобной точностью машины времени не страдали. Главное — блокнот. Все должно быть там. Его найдут, непременно найдут… Пусть среди костей, лишь бы нашли.

Уже падая в мутную бездну сна, Коулз пожелал Сегье удачи с его планом.

Перед старшими, слова много видевшего, красный спектр

410.707, Бета

Индивидуум в поле вашего зрения. Вы обладаете опытом, разумом, памятью. Вас больше — вы меняете знания, вы выше, чем индивидуум. Осознав это, я признаю это. Доминируйте надо мной.

Я слышу вас, понимаю желания. Но голос слаб. Там, в минувшем, побывали мои глаза. Ваши — нет. Голосом я хотел бы заменить вам глаза, но слова превратят вас в калек, вы ущербны, пока я говорю. Такова жизнь.

Да, я встретил иного. Он был… не таким, как я, и в то же время близким, как вы. Нет, он не доминировал, даже не пытался. Да, мой разум раньше таких не встречал, но разум мой быстр, он опережает слова, и всякий раз я глубоко думал, прежде чем говорить. Я хотел бы сложить песню о нашей встрече. И я сделаю это, если…

Да, он спрашивал об имени, спрашивал о многом. Я отвечал, не всегда истиной, но никогда молчанием. Он дал нам загадку — огромную, как сомнение, и страшную, как смерть матери. Загадку звали Коулз: он назвал свое имя, не стесняясь и не стремясь к доминированию.

Я не знаю причин. Но пустоту в горшке знаний заменит полный горшок мыслей. Я изложу их вам; я расстелю перед вами желтое полотно и забрызгаю его мыслями.

Вы доминируете, а я техник. Мой разум быстр, очень быстр, иначе я не был бы карогнис среди нас, кто воспрепятствует выводу? Лишь тот, чей разум быстрее, а его нет.

Когда я создавал из берлоги, а я создатель многих чудес, но все они, как рыбы, я думал над грядущим своим, своих и даже над вашим грядущим. Минувшее опасно — опаснее порогов при весенней ловле, опаснее гранаты, проглоченной вместо финика. Видят ли теперь глаза, сколь быстр и широк мой разум?

Есть факт: даже я не смог предвидеть то, что было.

Джонатан Уэбб, «Судьбы нет», август 2029

(фрагмент биографической повести)

Коулз проснулся от мягкого ощущения жидкости. Он лежал в небольшой пластиковой ванне, полной желеобразного раствора с весьма неприятным запахом. Однако пещера, где он уснул, никуда не исчезла; добавился лишь грузный и необъяснимо родной силуэт на фоне заката. Очевидно, Коулз проспал почти сутки.

— Карогнис? — слабо позвал человек.

Мав быстро обернулся.

— Да, — буркнул он. Подойдя к ванне переваливающейся медвежьей походкой, гигантская панда уселась на камни и тяжело вздохнула. — Ты чуть не умер.

— Я не ждал… — Коулз закрыл глаза. — Не думал… Что найдете так быстро.

— Не быстро, — мрачно отозвался мав. — Много, много дней. Жду тебя здесь.

— Ждешь?! — Коулз вздрогнул.

Карогнис помолчал.

— Слова, — он протянул лапу к стене. — Ты был услышан. Я вернулся из завтра, вернулся слишком рано. Много дней здесь. Ждал тебя. И другого уагреака, — панда вздохнула.

— Ты был здесь… — недоверчиво протянул Коулз. — Ты все время был здесь?! Когда мне оторвали ногу, ты был здесь?! Когда я полз… умирал… Ты смотрел?!

— Я не мог, — с мукой ответил мав. — Не мог помочь. Тогда не стало бы слов. Не стало меня. И тебя. И всех.

Коулз проглотил грязные ругательства. Судорожно вздохнув, он заставил себя успокоиться: Карогнис был прав. Проклятое время с его шутками…

— Прости, — человек вновь закрыл глаза. — Ты не виноват.

— Коулз, — панда склонила голову к раненому. — Коулз, меня зовут Юррви.

Хрононавт вздрогнул. Мав смотрел на него спокойно; эмоции, если и были, ничем себя не проявляли.

— Только друзьям и родичам? — помолчав, спросил человек.

— Очень близким друзьям, — ответил Юррви. — Как ты.

Он бережно дотронулся лапой до окровавленной руки Коулза.

— Я видел второго. Видел, что он сделал. Но я не понимаю причину. Ты слишком мало написал…

— Это трудно объяснить, — сказал Коулз. — Я объясню. Потом. Сейчас ты должен знать: ошибки не было. Мавы не виноваты.

Юррви сильно вздрогнул.

— Ты… знал? — спросил он после долгой паузы.

— Догадывался, — человек заставил себя улыбнуться. — Не вини своих. В том, что случилось, вашей вины нет. Ошибку допустили мы.

Мав закрыл глаза.

— Когда я вернулся, все стали думать, — сказал он тихо. — Мы не глупые, Коулз. Мы тоже поняли, что петлю создали мавы. Но не могли понять как. Мы ничего не делали.

— Еще успеете, — отозвался раненый. — А пока знай, что петлю породили люди… Вернее, тварь, похожая на человека. Он уничтожил мой народ, Юррви, и потому появились вы. Люди не должны были исчезнуть, я сказал правильно в самый первый раз, помнишь?

— Помню, — мав вздохнул. — Получается, ранивший тебя уагреак создал мой народ?

Коулз скрипнул зубами.

— Он почти убил меня, чтобы я не мог помешать. Он хотел, чтобы люди не жили, и добился своего. Он убил всех людей.

Юррви надолго умолк.

— Он хотел дать шанс нам? — спросил наконец мав.

— Нет, — терпеливо ответил Коулз. — Он хотел убить своих. Он ненавидел людей. Он сам не человек, другой. Он… как болезнь. Пожирает своих.

— Я не понимаю, — панда опустила голову.

— Я тоже, — утешил его Коулз. — Но люди бывают разные. Иногда они только снаружи — люди, а внутри… Непонятно что. Нелюди.

— Это нелогично.

— Еще как…

— Никто не станет желать зла своему народу, — повторил Юррви. Сказав это, он задумался на миг, а затем странно посмотрел на Коулза. — Никто… Значит, и ты?

— Да, — человек выдержал взгляд больших черных глаз. — Я не желаю смерти своим. Но и мавам я хочу лишь добра. Ты знаешь это.

— Знаю, — согласился Юррви. — Не понимаю, но верю.

— Послушай… — напрягшись, Коулз сел в ванне и перевел дыхание. — Тот, второй уагреак, его звали Сегье. Он хотел убить всех людей, и он это сделал, потому что ты — здесь. Видишь мое послание?