«Верить хочу ли в победу твою…»
Верить хочу ли в победу твою,
Или она ясна?
Кажется мне, что в твоем краю
Плавно плывет весна.
Горе большое, как степь, как ширь;
Солнце сжигает твердь.
Ты, на победном коне богатырь,
Прочь прогоняешь смерть.
Горе большое, но ты велик —
Жажду снесешь и зной.
Грозный святого Георгия лик
Зрю за твоей спиной.
«Не плачь в Путивле, Ярославна…»
Не плачь в Путивле, Ярославна,
Печаль, как сизый дым, развей, —
За князя, что в плену бесславном,
Я шлю ответить сыновей.
Им дам я меч неотразимый
И щит Георгия вручу —
И лягут северные зимы,
Покорны дивному мечу;
А сердце западного зверя
Затравит старшего стрела:
Она, покорности не веря.
Уже убийственно смела.
Пусть солнце южное смеется,
Заполоненное на щит,
И у восточного колодца
Мой младший сын коней поит;
Но только, жизни новой пламя,
Я дочь мою тебе не дам, —
Я провожу ее, как знамя,
К родным заветным теремам.
Пускай, как я, она бесславна,
Но для грядущих дивных дней
Тебе, Россия — Ярославна,
Она родит богатырей.
СЛАВА
Не начертит в небе комета
Для потомков имя мое;
А зачем мне слава поэта,
Если варвар сотрет ее.
Словно тьма саранчи размножен.
Не учен, но трижды хитер,
Вынет огненный меч из ножен.
Запалит огромный костер.
Все погибнет в натиске новом.
Уцелеть ли моим стихам.
Даже нас, исчезнувших, словом
Назовут непонятным нам.
Только звезды будут, как эти.
Да к полудню такой же зной…
Пусть же грезят новые дети
О бесславной славе земной.
«Мне некому завидовать; и лгать…»
Мне некому завидовать; и лгать
Не стану я за крохи скудной пищи.
Ты дал мне все, что только можно дать
Такой, как я, — и радостной, и нищей.
Я не боюсь ни умереть, ни жить —
И вот пою, сплетая дни, как пряжу,
И знаю, жизни немудреной нить
На небесах мне ангелы развяжут.
А в Судный день мы все к Тебе слетим.
Твой будет лик властительно-чудесен.
И я тогда перед Тобой одним
Дам покаянную за бренность песен.
ЭММА ТРАХТЕНБЕРГ
НЕ ТЕРЕМ
У меня мансарда, не терем,
Вместо мягкого ложа — кровать,
Но я в лучезарное верю
И пишу поэмы в тетрадь.
По ночам близко воют кошки;
До утра стану свечку жечь,
Но зато у меня в окошке
Золотится звездная сеть.
Частым ветром ветхие ставни
Ржавым стоном поют псалмы,
И я с Музой, с гостьей недавней,
На крутые всхожу холмы.
А ночами все мысли строже,
А ночами так много слов:
Ведь бессонница черной рожей
Вылезает из всех углов.
Не Слыхать здесь ни шума, ни спора,
Здесь никто никогда не кричал;
И на маленький томик Тагора
Хрупким светом светит свеча.
А на стенах в белой известке
Нет картин, нету красок, огней,
Лишь портрет Гумилева-подростка —
Символ гостьи ранней моей.
Мне не жаль, что это не терем,
Что так страшно и пусто спать;
Но я в лучезарное верю
И пишу поэмы в тетрадь.
ПИСЬМА
С конвертов сорвана печать,
И пальцы в трепетной тревоге…
Прекрасной музыкой звучат
Все русские слова и слоги!
И эти письма с той земли,
Где все мне близко и понятно,
Привозят птицы-корабли
Так бережно и аккуратно…
Здесь месяц только что взошел
И свет дробит, в листах качаясь.
Мне кажется, сто лет прошло,
Как чужестранкой я считаюсь.
Но все еще жива во мне
Разлука, выпитая нами,
И он, оставленный в стране,
Где люди с узкими глазами.
И оттого мне все грустней,
Что мой призыв несмело-робкий.
Как сладко вместо Пиреней
Маньчжурские увидеть сопки!
И думать, что он там живет,
И пишет письма на балконе;
Пускай Китай всю щедрость льет
В упругие его ладони!
И пусть напомнит про роман,
Оконченный жестоко рано;
Теперь меж нами столько стран,
И городов, и океанов!
А к берегам его земли
Я не вернусь уже обратно…
Привозят письма корабли
Так бережно и аккуратно.