МАГИ
Нет, мы не люди — мы древние маги,
В башнях чертившие свой гороскоп;
«Было» и «будет» связав на бумаге,
Ждем прохожденья завещанных троп.
Варваров орды гудят под стенами,
В шлемах у латников волчьи хвосты;
Светоч Психеи мерцает над нами:
Мы не опустим цепные мосты.
Крошатся глыбы под медью тарана,
Кровью запятнаны мышцы гонцов,
Но не воскурим чужим истуканам
Тайными знаньями наших отцов!
Выше, все выше витыми ходами:
Бездне и смерти посмотрим в лицо!
Светоч Психеи мерцает над нами,
Внукам несем Золотое Яйцо!
СООТВЕТСТВИЕ
Взойти ступенями, внизу оставив гам,
Промеж гранитных псов и темнохвойных сосен,
И вдруг над кленами, чей лист кровавит осень,
В сквозистом воздухе — резной на сваях храм.
Амиде ли, Фудо или иным богам,
Которых вид свиреп и смертному несносен,
Кому ты посвящен? Кому в рассветах весен
От белых пышных груш исходит фимиам?
В ограде лаковой пространство мерит шагом
Старушка в кимоно, свершая свой обет,
И звонко падает мольба ее монет.
Так дальний костромич в часовне над оврагом,
Соседа постучав по тощему плечу,
Направит «к Празднику» семишную свечу.
ЖЕНЬШЕНЬ
Л. А. Зандеру
Того, кто волей тверд и помыслами чист,
Проводят гении лесистым Да-Дянь-Шанем
В извилистую падь, к затерянным полянам,
Сокрывшим зонт цветов и пятипалый лист.
Но злобны демоны, владыка-тигр когтист:
Не торопись звенеть серебряным данном
Под вязью вывески торговца талисманом,
Где пряных зелий дух и горек, и душист.
Сложив шалаш, постись! Из недр росток женьшеня
Сбирает старику любовные томленья
И смертному двоит даренный Небом срок.
А в мглистый час Быка, созвездиям покорен,
С молитвой праотцам бери олений рог,
И рой таинственный, подобный людям, корень.
ГАНЕША
У розовых развалин в буйных розах
Укрыл воздушными корнями баниан
Старинный жертвенник, и в кружеве лиан
На плитах воины в даронесущих позах.
Горящим обручем лампад обрамлена,
Синеет в мраморе таинственная ниша,
Где дремлет в лотосе, глухие гимны слыша,
Большая статуя премудрого Слона.
В ногах у Ганеши лег ворох полумертвый
Душистых венчиков, янтарных, как заря;
Рассыпан крупный рис на плитах алтаря,
И медь блестит, устами дев истерта.
КУРИЛЬЩИК
Малаец курит. Воспаленный взгляд
Прикован желтым огоньком светильни.
В углу, над палубой пустой и пыльной,
Дым опиума стелет сладкий яд.
Весь день грузили. Плечи, грудь болят…
Упал туман, горячий и обильный,
Но белый человек, колдун всесильный,
Зажег шары сверкающих лампад.
И наглый мертвый свет неумолимо
Бьет яшмово-коричневую грудь.
Вдыхая благодать святого дыма,
Дрожит иссохший стан. Зрачки — как ртуть,
Но узколобое лицо надменно:
Он курит — что ему до всей вселенной?
СТИХИ ИМПЕРАТОРА ЮАНЬ-ХАО-СЯНЬ
Надпись на фарфоровой чашечке в Яшмовой зале музея Гимэ, в Париже
От грусти осени темнее сумрак леса,
А тени облаков вечернюю несут прохладу.
К растеньям водяным прильнули рыбы в каменном бассейне,
И гуси дикие на инее песчаной мели отдыхают.
ЯПОНСКИЙ ХРАМИК
М. Урванцеву
Коричневый дракон изваян в потолке;
колючие хвосты сползают по колонкам.
На лаке алтаря зеркально-ломком
нефритовый божок уселся в уголке
и пухлым улыбается ребенком.
Внизу — огромный и горбатый черный краб —
потрескавшийся гонг старинных церемоний,
и бронзовых курильниц ряд зеленый.
Приятно приторен и ароматно слаб
увядший запах прежних благовоний.
ТАНКА
Белокрылая
Стайка бабочек дрожит
На ветвях с утра.
Нет, то слива расцвела
У взмутненного пруда!
ВИШНЯ
Холодно.
На бумажном окне, за решеткой бамбука,
карлик-вишня в чашечке синеузорной.
Долгая мука
искривила росток непокорный…
Плачет одна горбатая ветка
розовым роем цветков.
Переплет тростников —
как клетка.