Ему вторит крестьянин Павел Семенуковский, из Рязанской губернии, очень убедительно доказывающий, что община не является «экономическим», то есть производящим товарную продукцию, хозяйством.
«Из всех высказанных соображений за общину и против ея вытекает одна истина, что сельское общество, как единица крестьянского землепользования, при настоящем общем культурном уровне землепользователей, — не поднимет экономического крестьянского хозяйства. От частых переделов, плохой обработки и неудобрения — земля не родит, крестьяне в большинстве живут впроголодь: мясо, как птица, является роскошью; одежда и обувь рваные; необходимый скот — лошадь, корова, неколько овченок, от недостачи корма еле проживают зиму».
Заметьте, автор не пользуется очень распространенным аргументом о непосильном налоге. Для него этих платежей как бы и не существует — верный признак, что это крепкий хозяин, крепкие не жаловались на тяготы. Иной раз даже с гордостью писали что-нибудь вроде: «налогу плачу 37 рублей». Он говорит об объективных причинах.
«Общинники, по своей разноклассовости, не могут быть заинтересованы и не интересуются улучшением обработки земли и т. п. Кто добивался на собраниях к переходу на многополье общиной и о других улучшениях, но ничего не вышло и махнул рукой на это дело; кто не понимает целей многополья и других земельных улучшений, а кому и наруку чресполосица.
Получается такая картина. Сельский хозяин сколько лето не работал, а от того, что земля не удобрена, не во время пахалась (например пар), — родила плохо. Продать излишков хлеба нет. Произвести разные починки и свести другие домашние расходы — не на что. Является необходимостъ уходить на отхожие заработки или искать их па месте. Кто умел за зиму подработать, тот является, маломальски, мощным к весенней полевой кампании. Многие же пробиваясь зиму с хлеба на квас — либо остались без семян, либо половину, или более земли сдали в аренду…»
Картина такая, что в комментариях не нуждается. Какой же выход видит автор? Естественно, крепкий середняк и другим желает того же пути.
«…Если жe пойти на встречу в широком масштабе желающим к выходу на отруба, хутора и поселки с допущением некоторой субсидии для переселенцев и улучшающих земельные участки, — экономическое состояние землепашцев скоро улучшится: не будет частых, произвольных переделов, скидок, накидок, будет возможность заняться удобрением и своевременной вспашкой, т. к. не нужно будет ждать согласия всего общества. У отдельных хозяев явится заинтересованность к улучшенным формам обработки и землепользования, урожаи увеличатся; прибавка хлеба и корма увеличит разведение скота; заведутся молочные хозяйства и т. п. Хозяин с семьей не пойдет на сторону искать работу, а она у него будет всегда в своем хозяйстве и спрос его будет не на заработок, а на продукты производства фабрик и заводов. Крестьянин будет стремиться к просвещению и от него к социализму». (Орфография сохранена.)
Однако при склонности большинства крестьян к самостоятельному хозяйству далеко не всем оно было доступно. Точнее, очень немногим. Причины были предельно просты: массовая нищета сельского населения.
«Я в корне не согласен с теми товарищами которые пишуть, что община есть враг землепользователя, что единственный выход это отруба хутора и т. п. Это только выгодно зажиточным который работаешь не зависимо ни откого сам без всякой спряжки. А нам бедолыгам выйти на хутор тоже кричи караул. Потому что для хутора нужно строится или старую постройку переносить на это нужны средства а у нас нет, да и кроме этого нужно же и землю чем нибудь обработать, для того нужно живой и мертвый инвентарь а его нет. Вот с этих соображений я считаю, что община есть верный выход из тяжелого положения, но только беда наша в том что мы никак не можем понять этого.
Еще ничего тому у кого имеются свои лошади и инвентарь. Но у кого нету этого, то кричи караул. Никому не отдаш с исполу никого не наймет на такой клочек земли. Когда эти клочки земли находятся один на одном конце села другой на другом конце а третий еще где-нибудь. Вот здесь то объективные условия которые заставляют бедняка погружаться в нищету». (Орфография сохранена.)
На поверхности жизни и вправду суетились горластые лодыри, но среди бедняков большинство тоже были труженики земли, которые хотели работать и работали — сами впрягались в плуг, а иногда обрабатывали поля мотыгами, бывало и такое. Этим, естественно, никакие хутора не светили. Но вы смотрите, что предлагает автор!
«Вот я и предлагаю общества разделить на большие общины которую каждая община сообща бы обрабатывала свою землю на которой легко можно использовать машинизацию „тракторизацию“, и этим самым благосостояние нашей индустриальной промышленности с каждым годом будет крепнуть».
Данное явление известно хорошо, и название его на слуху — это тот самый колхоз, который «глубоко чужд русскому крестьянству».
Вот ещё один автор, который предлагает в качестве лекарства идею если и не колхоза, то некоей промежуточной формы.
«А так как с общиной не так скоро покончить мы можем, то предлагаю важную меру — такую что общество само перейдет к улучшенному землепользованию. — Эта мера состоит в том, что т. к. земля государственная, фондовая, то обязать непременно сеять все культуры хлебов всем в одном месте в отдельных клинах как то 1) отдельно всем в одном клину озимые рожь пшеница 2) отдельно всем ярпшеница, ячмень, овес 3) отдельно обязательно просо 4) отдельно пропашите подсолнух 5) кукуруза 6) бурак 7) кортофель. Все это поспевает в разное время. А если сеять будем, как в настоящее время, то все это большей частью погибнет, в особенности у бедноты, потому что трудно усмотреть и устеречь все эти полоски от зажшпочных имеющих много скота граждан». (Орфография сохранена.)
В основном интерес к хуторам проявляли зажиточные крестьяне, хотя и не всегда. Так, к 1924 году в Городецкой волости Лужского уезда Ленинградской губернии среди отрубников было 12 % бедняков, 58 % середняков и 30 % зажиточных крестьян, а среди хуторян — 20 %, 54 % и 26 % соответственно. Так что к отдельному хозяйству стремились и бедняки, но не все, а инициативные и предприимчивые, те, кто хотел и мог работать.
По подсчетам И. Климина, в середине 20-х гг. около половины крестьян были за участковое землепользование (хутора и отруба). Между тем реальность оказалась гораздо скромнее. На 1 января 1927 г. в РСФСР под хуторами находилось всего около 2 млн. дес. земли, а под отрубами — около 6 млн. дес. или, учитывая, что земли у каждого такого хозяйства было 8–9 десятин, примерно 1 млн. хозяйств. Остальные, несмотря на все пожелания, по-прежнему оставались в общине.
Причин тут было несколько, и бедность — только одна из них. Другая — это позиция власти по отношению к крепким единоличникам, которую иначе как тихим саботажем, не назовешь. Чем дальше, тем труднее было выделиться отрубнику, а особенно хуторянину, и попробуй пойми, где тут традиционный советский бардак, а где неявная политика.
Во-первых, было очень мало землемеров. К ним выстраивались колоссальные очереди, заявки рассматривалась годами, качество работы было низким. Во-вторых, уже в 1924 году Наркомзем в секретных инструкциях предписывал ограничивать и прекращать хуторское разверстание, за исключением совсем уж дальних и неудобных участков. Сочетание бардака и саботажа всячески тормозило выделение. А время шло…
Что вдруг случилось? Почему власть так не полюбила сильного единоличника?
Иван Климин считает, что причиной было следующее:
«Возрожденный крестьянин — единоличник, отрубник, хуторянин — мог бы потребовать в дальнейшем не только больше экономической самостоятельности, но и широких политических и социальных прав и свобод, изменения формировавшейся однопартийной политической системы, что противоречило стратегическому курсу большевистской партии на построение социализма, на создание командно-административной экономики, в которой не было места буржуазным рыночным отношениям в стране. Большевики стали жертвовать экономической целесообразностью во имя идеологически-политических принципов, взяв курс на сворачивание роста единоличного хозяйства»[219].
219
Климин И. Российское крестьянство в годы новой экономической политики. С. 55.