В это время в Орде началась «великая замятня» — борьба ханов-чингизидов за власть. Смутой воспользовался митрополит Алексий, который фактически возглавил боярское правительство Московского княжества при малолетнем князе Дмитрии Ивановиче. В 1362 г. митрополит добился ярлыка на великое княжение для Дмитрия Московского. Отношения Новгорода с новым великим князем осложнились в 1366 г., когда новгородские ушкуйники прошлись по Волге до Нижнего Новгорода, грабя купцов. «И за то великий князь Дмитрии Иванович разгневася и разверже мир с Новымгородом»[572]. Новгородцы отправили к великому князю посольство, оправдались и «докончали» мир. Дмитрий Иванович прислал в Новгород своих наместников. Молодому московскому князю была необходима поддержка богатого и могущественного Новгорода в борьбе за великий стол. Однако митрополит Алексий, укреплявший не только власть московского князя, но и свою собственную, не пожелал мириться со льготами новгородской церкви, пожалованными патриархом владыке Моисею.

Новгородский архиепископ Алексий вслед за Моисеем стал носить полиставрий. Митрополит потребовал от новгородского владыки снять кресчатые ризы, но его приказы были проигнорированы. Тогда митрополит пожаловался патриарху, и в 1370 г. патриарх Филофей прислал в Новгород грамоту, в которой подробно объяснял, почему новгородский архиепископ должен сложить кресты с фелони: «Ты знаешь, что бывший прежде тебя епископ Новгородский принял от Божественного, священного и великого Собора честь носить на фелони своей четыре креста; но такое право Божественный Собор предоставил ему одному, с тем, чтобы он один, которому оно даровано, им пользовался, а не всякий епископ Новгородский. Между тем мерность наша узнала, что ты, поступив против положения и канонического обычая, принял то, на что не имел никакого права, и носишь на фелони своей четыре креста»[573].

В своем письме патриарх обвинял архиепископа Новгородского не только в незаконном присвоении кресчатых риз, «но и в том, что не оказываешь надлежащего почтения, повиновения и благопокорения к преосвященному митрополиту Киевскому и всея Руси, ни к сыну моему, благороднейшему князю всея Руси киру Дмитрию, но противишься и противоречишь им»[574].

Патриарх предписывал Алексею «снять с фелони своей кресты без всяких отговорок. Ибо как ты сам по себе дерзнул на такой поступок? Далее приказываю, чтобы ты имел к святейшему митрополиту Киевскому и всея Руси и к благороднейшему великому князю должное почтение, послушание и благопокорность… Если же… ты не исполнишь того, что тебе приказывает наша мерность, то я намерен писать к митрополиту твоему, дабы он удалил тебя и снял с тебя архиерейство. Итак, что для тебя кажется лучшим, то и избирай. Благодать Божия да пребудет с тобою».

Патриарх написал и митрополиту Алексию, сообщив, что по его просьбе «послано также и к епископу Новгородскому по предмету, тебе известному, и о прочем, как сам узнаешь»[575]. Следовательно, митрополит действительно жаловался на самоуправство новгородской церкви Константинопольскому патриарху.

Интересно, что в своем послании новгородскому архиепископу патриарх в равной степени оценивал как греховные и противоречия митрополиту и противоречия великому князю. Власть митрополита Алексия явно простиралась далее церковных дел, и это учитывалось в Константинополе.

Превратив митрополичью кафедру в некий политический штаб московского великого княжения, митрополит Алексий и в церковной деятельности откровенно проводил промосковскую линию. Он круто расправлялся с епископами, осмелившимися поддержать своих князей в ущерб интересам Москвы. Так, в 1365 г. митрополит преследовал суздальского епископа Алексея, в 1367 г. вызвал в Москву и подверг суровому взысканию тверского владыку Василия, сочувствовавшего антимосковским настроениям. Стремясь прикрыть от посторонних глаз далеко не христианские причины своего прихода к «мирской» власти, митрополит создал легенду о том, что князь Иван Иванович перед смертью якобы просил его стать опекуном малолетнего Дмитрия, регентом и главой правительства. В действительности этого быть не могло. В момент кончины Ивана митрополит находился в плену у князя Ольгерда и никто не мог сказать, когда он выйдет оттуда, да и выйдет ли вообще. Легенду о своем призвании митрополит усиленно распространял, стремясь объяснить и оправдать свое превращение в главу московского боярского правительства.

Итак, дальнейшая непокорность новгородского архиепископа митрополиту привела бы к «розмирью» с Москвой, что было невыгодно Новгороду. Владыка Алексий вынужден был подчиниться воле патриарха. Мир с великим князем Московским продолжался длительное время, новгородцы даже выступили совместно с Дмитрием Ивановичем против Твери в 1375 г. Однако, пока Дмитрий Московский вместе с новгородской ратью стоял под Тверью, новгородские же ушкуйники взяли с боя Кострому, а затем пограбили Нижний Новгород. Кары со стороны Москвы не последовало, возможно, потому что вся дружина ушкуйников, совершавших этот поход, погибла в устье Волги. К тому же официально действия ушкуйников не были одобрены властями Новгорода.

В этом же 1375 г. новгородские летописи упоминают о казни стригольников в Новгороде: «Тогда стригольников побиша, дьякона Микиту, дьякона Карпу, третее человека его, и свергоша их с мосту»[576]. Софийская первая летопись уточняет причины казни: «Побиша стриголников еретиков диакона Микиту и Карпа простца, и третьего человека с ними, свергоша их с мосту, развратников святыя веры…»[577]

В Лицевом летописном своде Ивана Грозного есть миниатюра, иллюстрирующая процесс казни. Подпись гласит: «Того же лета новгородцы ввергаше в воду в Волхов стриголников еретиков, глаголюще: писано есть в евангелии, аще кто соблазнит единого от малых сих, лучши есть ему да обвесится камень жерновныи на выи его и потоплен буди в море»[578]. Однако это уже комментарий летописца XVI в., а не очевидцев событий. Основываясь на данных комментариях, невозможно достоверно реконструировать отношение новгородцев к стригольникам и причины казни последних.

Первым из историков подробно рассмотрел тему стригольничества Макарий (Булгаков). Он считал, что раскол (а не ересь) стригольников был «плодом своего времени и произведением русской почвы». Причинами его стали злоупотребления в церковной иерархии: поборы, вымогательства, обременительные пошлины, греховный образ жизни священников. В Новгороде и Пскове «некоторые из этих недостатков, может быть, чувствовались даже более, нежели где-либо: оттого раскол стригольников там и привился»[579]. Автор допускал, что первоначально поводом к возмущению стал частный конфликт Карпа и Никиты с духовными властями. Но их протест нашел «сочувствие в народе», своих последователей в Новгороде и Пскове. Эти обстоятельства определили длительное (в течение 50 лет) существование раскола, несмотря на все меры по его устранению[580].

Е. Е. Голубинский считал стригольников не сектой, а церковным кружком взгляды стригольников не получили широкой поддержки народных масс. Представители этого кружка критиковали положение в современной им церкви с точки зрения своего идеала священства. Поэтому суть движения стригольников Е. Е. Голубинский видел «в крайнем выражении проповедей ревнителей чистоты православия». Действия стригольников были небесполезны, поскольку они «пробудили в умах людей идеал священства»[581].

В современной историографии нет единого мнения об истоках ереси стригольников и о происхождении самого названия движения. Наиболее популярны несколько гипотез: 1) указание на профессию основателя секты Карпа («художеством стригольника» — цирюльника или стригаля сукон); 2) указание на лишение его сана диакона (расстрижение); 3) свидетельство первоначальной принадлежности еретиков к низшему клиру; 4) особый обряд приема в секту (постриг); 5) гебраизм, указывающий на тайный характер секты и ее связь с иудаизмом.