Каролине в особенности не давало покоя то, что она не сумела отвлечь внимания молодого человека от его далекой возлюбленной и привлечь к себе. Я стала утверждать, что для девушки ничего не может быть ужаснее, чем слушать стихи, воспевающие другую. Она же упорствовала в противном и утверждала, что нашла их прекрасными, более того, назидательными, что у нее у самой есть отсутствующий возлюбленный и она может только желать, чтобы он вел себя по отношению к другим девушкам так же, как этот молодой человек.

Во время холодного ужина, выпив и за Ваше здоровье, мы потребовали, чтобы наш юный друг изложил свои наблюдения над художниками и любителями, что он и сделал после некоторого колебания. Пересказать их Вам я сегодня не в состоянии. Мои пальцы устали и силы выдохлись. Кроме того, я хочу попробовать отделаться от этой работы. Рассказ об особенностях наших визитеров мог бы продолжаться, но мне кажется опасным глубже вникать в это, а потому разрешите мне сегодня потихоньку ускользнуть от Вас.

ПИСЬМО ВОСЬМОЕ

Опять почерк Юлии! Но сегодня я пишу Вам по доброй воле, в известной мере даже из духа противоречия. Вчера, после того как я решительно отказалась взять на себя завершение работы и отчитаться перед Вами во всем дальнейшем, было постановлено устроить торжественное заседание академии и обсудить на нем вопрос о том, что, собственно, следует сообщить Вам. Сейчас мужчины ушли работать, а я чувствую в себе достаточно смелости и охоты, чтобы самой взяться за дело, в котором Вы так великодушно обещали поддержать меня, и я надеюсь, что сегодня вечером мне удастся приятно удивить Вас. Ибо мужчины частенько берутся за дело, которое они не в состоянии выполнить, если женщина великодушно не поспособствует им в том, что так легко было начать и так трудно закончить.

Когда мы захотели распределить посетивших нас любителей по нашим категориям, случилось нечто весьма странное: мы никуда не сумели их пристроить и даже не смогли подыскать для них подходящей рубрики.

Когда мы стали укорять нашего философа, он возразил: «В моем подразделении могут быть другие недостатки, но то, что, за исключением характериста, никто из ваших троих гостей не подходит под рубрики, служит только к моей чести. Мои рубрики имеют в виду лишь ту односторонность, которую должно считать недостатком, если художник ограничен от природы, и заблуждением, если он преднамеренно застревает в этой ограниченности. Все фальшивое, превратное, чужеродное мною не предусмотрено. Мои шесть классов отмечают качества, которые в совокупности могли бы создать подлинного художника, равно как и подлинного любителя, но которые, к сожалению, насколько мне известно из моего собственного небольшого опыта и из сообщенных мне документов, слишком часто проявляются обособленно».

Итак, к делу.

Изобразительное искусство зиждется на подобных талантах. Но порождено ли оно ими — этот вопрос остается открытым. Если художник начинает с подражания, он при случае может подняться до наивысшего; если же он в подражании увязнет, его можно назвать копировщиком, связывая с этим словом довольно нелестное понятие. Но когда подобная натура в своей ограниченной области стремится постоянно идти вперед, то в конце концов у нее возникают довольно определенные требования к действительности, которые художник старается выполнить, а любитель познать. Не найдя перехода к подлинному искусству, легко очутиться на глухом перепутье и в конце концов дойти до раскрашивания статуй или до того, чтобы, как это сделал наш добрый дедушка, увековечить себя для потомства в камчатном шлафроке.

Пристрастие к силуэтам имеет в себе нечто приближающееся к такому любительству. Подобное собрание довольно интересно, если хранить его в портфеле. Только не надо украшать стены этими печальными видениями полудействительной жизни.

Подражатель лишь удваивает объект подражания, но не умеет ничего к нему прибавить, так же как не умеет повести нас дальше. Он замыкает нас в круг единичного и в высшей степени ограниченного существования, мы дивимся возможности подобной операции, мы даже испытываем известное удовольствие, но удовлетворить нас по-настоящему такое произведение не может, ибо свет художественной правды не озаряет его. Но стоит этой правде проступить наружу, и картина приобретает то великое очарование, которое пленяет нас в некоторых немецких, нидерландских и французских портретах и натюрмортах.

Nota bene! Дабы Вы не ошиблись и, увидев мою руку, не подумали, что все это придумано мною, я хотела сначала подчеркнуть все, что я слово в слово выписываю из лежащих передо мною бумаг, но тогда подчеркивать пришлось бы слишком многое. Вы сами отлично поймете, где я только реферирую; более того, Вам даже встретятся кое-где слова из Вашего же собственного последнего письма.

В отношении этой компании наши друзья повели себя очень уж резво. Казалось, эта тема вывела их из равновесия, и хотя я сама при этом присутствовала и, признавая себя причастной к этому классу, не переставала взывать к справедливости и вежливости, мне все же не удалось воспрепятствовать изобретению огромного количества прозвищ, которыми они клеймили эту категорию и которые далеко не всегда заключали в себе похвалу. Подобных любителей называли поэтизаторами, ибо, вместо того чтобы познать поэтическую часть изобразительного искусства и к ней стремиться, они соревнуются с поэтом, по пятам следуют за преимуществами его искусства, не распознав и не замечая преимуществ своего. Их прозвали рыцарями видимости, ибо они гонятся за видимостью, пытаясь всячески занять ею воображение, и не заботятся о том, удовлетворяет ли она требованиям искусства. Называли их и фантомистами, потому что их влечет к себе пустая призрачность; фантастами, ибо им свойственна бессвязность и разорванность образов, искаженных, как в сновидении; облачниками, так как они не умеют обойтись без облаков, которые только и могут служить достойной почвой для их видений. Под конец с ними расправились еще и при помощи рифмы, окрестив парителями и затемнителями. И тут же стали утверждать, что у них нет реальности, что их образы не существуют в природе, что им не хватает правды искусства — прекрасной действительности.

Невзирая на то, что фальшивую натуральность наши судьи уже приписывали подражателям, не спаслись от этого упрека и фантазеры, и какие только еще обвинения не были выдвинуты против них! Я, правда, заметила, что им хотелось заодно подразнить меня, но все же доставила им это удовольствие и взаправду рассердилась.

Я спросила их: разве же гений не проявляется главным образом в изобретательности и разве можно оспаривать это качество у фантазеров? И не заслуживает ли благодарности уже то, что эти сновидения доставляют нам радость? Разве же в этом свойстве, которое вы черните всевозможными причудливыми прозвищами, не заложена основа высшего проявления искусства? Что можно с большим правом противопоставить жалкой прозе, чем эту способность созидать новые миры? Разве же это не редкостный талант, не редкостное заблуждение, если о нем всегда, даже встретившись с ним на перепутье, говорят с уважением?

Господа сопротивлялись недолго. Они напомнили мне, что здесь речь идет только об односторонности; что именно это качество, могущее столь благоприятно влиять на искусство в целом, так много вредит ему, проявляясь обособленно, самостоятельно и независимо. Подражатель никогда не может повредить искусству, ибо он старательно возводит его на ту ступень, где искусством может и должен завладеть подлинный художник, и, напротив, фантазер наносит ему безмерный вред тем, что преступает все его границы, и требуется величайший гений, чтобы из этой неопределенности и необусловленности, противоречащей его существу, поставить искусство в надлежащий, предназначенный ему круг.